Сквозь щель в кабинет донеслось бряцанье ключами, металлический скрип.
– Вот! – влетела она обратно и положила перед шефом конверт с яркой новогодней картинкой.
– А почему без обратного адреса? – недоуменно повертел он его в руках.
– Так это не по почте прислали. Екатерина Александровна вчера заезжала. Хотела с вами увидеться, но узнав, что вас нет, настрочила записку, вложила в конверт и попросила передать. Я его машинально в сейф спрятала и едва не позабыла: в сейфе-то в основном трудовые книжки хранятся!
Вадим открыл яркий новогодний конверт, вытащил из него сложенный лист бумаги и еще один конверт поменьше и тут же понял, что в нем находится.
– Зина, спасибо, на сегодня ты свободна, – вежливо пресек он неминуемый вопрос любопытной секретарши, не сводившей взгляд с конверта. – Встретимся завтра утром. До свидания.
– До свидания, – разочарованно протянула Зина.
«…Я благодарна Вам, Вадим Сергеевич, что в сложный жизненный период Вы не прошли мимо и уделили мне столько драгоценного времени. Уж не знаю, что заставило Вас сменить профессию, но вы остались хирургом по сути: пусть больно, пусть без анестезии, но спасти больного. Возможно, в моем случае это был и не самый верный вариант, но все равно спасибо. Вы мне во многом помогли.
Возвращаю Вам долг за ремонт машины. Не будь Вас, не знаю, как скоро мне удалось бы сесть за руль. Но мне будет еще комфортнее, если я буду знать, что ничего Вам не должна. Как и Вы мне.
С Новым годом!
Екатерина Проскурина».
Глянув на сотенные купюры, Вадим, не считая, снова сунул их в конверт, сложил лист по старому сгибу и задумался.
«Вот, значит, как… Неожиданно, даже сказать нечего. «…Что заставило Вас сменить профессию», – припомнил он строчку из письма. – Жизнь и заставила, без анестезии…»
Спрятав конверт в сумку с документами, он повернулся в кресле и тупо уставился на стеллаж напротив.
– Вадим Сергеевич, я тут еще хотела рассказать… – в наброшенной на плечи дубленке заглянула в кабинет Зиночка.
– Ну, что еще? – устало повернулся он к приоткрытой двери. – Тебе не кажется, что твоя забывчивость начинает переходить все границы. Или тебя пора увольнять из личных секретарей, или…
– Понимаете… – виновато опустила глаза Зина. – Я обещала не рассказывать, но вот места себе не нахожу… Подумала, что вам все-таки лучше знать…
– Что знать? Что ты подумала? Ты вообще в состоянии сегодня думать быстрее? Что и кому ты обещала?
– Нине Георгиевне обещала… А еще Катерине Александровне, – пролепетала секретарша.
– Черт, Зина! Ты можешь рассказать толком? Или из тебя каждое слово надо клещами вытаскивать! – разозлился Ладышев. – Наорать, что ли, помочь выйти из ступора?!
– Не надо орать. Я сейчас… Я… Короче, у Нины Георгиевны вчера гипертонический криз случился. Вот.
– Почему мне не сообщила? Зина, я ведь просил дважды в день звонить маме, и если что не так – сразу передавать мне! – занервничав, вскочил он с кресла, сделал несколько шагов в одну сторону, затем в другую. – Почему я ничего не знал?
– Потому что Нина Георгиевна попросила вам ничего не рассказывать, – хлопая ресницами, Зина испуганно наблюдала за мечущимся по кабинету шефом. – Пока Екатерина Александровна писала вам записку, я позвонила вашей маме, она сказала, что давление высокое. Я тут же вызвала «скорую», и мы помчались к ней домой. Доктор сделал кардиограмму, успокоил, что ничего страшного, но предложил ехать в больницу. А Нина Георгиевна наотрез отказалась! – скороговоркой затараторила Зина. – Вы же ее знаете! Сказала, что только недавно оттуда вернулась. Доктор сделал укол и уехал, но перед этим рекомендовал за ней понаблюдать и не оставлять одну. Я поехала домой, а Катя осталась на Пулихова на ночь. Я ее как нашу новую сотрудницу представила. Ее мама тоже была гипертоником, она умеет ухаживать за больными. Я бы и сама заночевала, да сына не с кем было оставить. Я сегодня утром к ним прилетела, а они уже завтракают, чай пьют, семейные альбомы рассматривают. Катя даже Кельвина успела выгулять. Давление – в норме, в настроении обе. Тут как раз вы маме позвонили, сказали, что вылетаете. Нина Георгиевна еще вчера уговорила меня ничего вам не рассказывать, – едва не плакала Зина. – А Катерина Александровна сегодня попросила не напоминать вам о ней, так как вы и без того на нее злитесь. Вот…
– Хорошо, я могу понять, почему ты не позвонила мне, но Андрея Степановича почему не поставила в известность? Ему ты просто обязана была сообщить!!! – стукнул он ладонью по столу. – Я с ним разговаривал, он бы мне сказал! Почему он ничего не знает?!
– Он знает… – смахнув со щеки слезу, растерянно заморгала Зина. – Пока мы ехали на Пулихова, я несколько раз его набирала, но он не отвечал! И Александра Ивановича набирала, но он был недоступен! А Андрей Степанович мне поздно вечером позвонил, сказал, что на операции был. Позвонил Екатерине Александровне, та его успокоила, что все уже хорошо, что Нина Георгиевна спит. Он сегодня утром раньше меня к ним заезжал: измерил давление и уехал в больницу… Значит, он вам тоже ничего не сказал? Вот видите, – подняла она голову. – Выходит, и в самом деле ничего страшного.
Скрестив руки на груди, Ладышев остановился у окна и уставился в темноту за стеклом.
– Зря я, наверное, вам все рассказала, – неожиданно посетовала Зина. – Теперь не только мне попадет… – дошло до нее.
Вадим молча повернулся, подошел к столу и тяжело опустился в кресло.
– Да вы все меня раньше срока в гроб загоните, – едва слышно произнес он. – Ты свободна, Зина.
Едва за ней закрылась дверь, он оперся локтями о стол, опустил на руки голову, закрыл глаза и принялся медленно потирать большими пальцами виски. Так прошло несколько минут.
«А ведь в детстве я часто видел отца над письменным столом именно в такой позе, – вдруг вспомнилось ему. – Да уж… Гены… – Вадим вздохнул, откинулся к спинке кресла, запрокинул голову и снова закрыл глаза. – О чем же он тогда думал? Неужели и у него были такие ситуации, когда обстоятельства подталкивали к действиям, противоположным принятому решению? Как быть? Не реагировать ни на демарш с деньгами, ни на ее очередной приступ сердобольности? И почему получилось так, что в момент, когда Зина звонила матери, она оказалась в офисе?.. Набрать ее прямо сейчас, поблагодарить? А смысл? – грустно усмехнулся он. – Странная все-таки штука жизнь, все против меня. Надеялся, что переключился, освободился от мыслей о Проскуриной. Так нет же. Сначала случайная встреча в многомиллионном городе, затем поезд, этот ее друг Генрих. Теперь вот конверт с деньгами и в придачу ко всему – мама. Такое чувство, будто мы связаны невидимыми нитями: то тут мелькнет, то там след оставит!»
Зазвонил мобильный.
«Кира, – глянул на дисплей Вадим. – Вот уж кого ни видеть, ни слышать не хочется!» – раздраженно подумал он, но все же ответил, правда, сухо: