– Подожди, не отвлекайся. Что значит «погибель»?
Ну зачем он пришел, зачем?! Маринка уже переплакала: главное ведь первую ночь с бедой переспать, потом будет легче.
Вокруг суетились люди, могли среди них оказаться и знакомые – она ведь всю жизнь прожила в этом микрорайоне, и, уж если не лично, то по крайне мере визуально очень многих знала. Но в данный момент не думалось ни о ком, никого словно и не существовало, только он, только Гена. Ну зачем он пришел, зачем рвет душу? Ведь и так больно, без его расспросов!
– Отпустите меня, Геннадий Алексеич, не мучайте. Без вас тошно.
– Верю – бледная, как моль.
Ого, комплимент!
– А вы не смотрите! Оленькой своей любуйтесь.
– Ответь мне на главный вопрос: почему ты пришла во второй раз? Ты же знала, что просто так я тебя уже не выпущу.
– Да что ж вы в душу-то лезете?!! Потому что дура, вот и пришла! Знала, все знала! Да только отказаться уже не могла. Потому что влюбилась, как последняя идиотка, в самого настоящего бабника, да еще и практически женатого!
Вырвалась было, да Кеба тут же снова схватил за плечи, задышал в ухо жадно, как в каморке, бывало. Ее снова прошило молнией. Всегда так: стоит ему прикоснуться – и Маринка теряет остатки разума.
– Господи, да оставьте же вы меня, наконец, в покое! Сказала же – я не собираюсь мешать вам, ничего я Ольге не скажу, женитесь спокойно. Только оставьте меня в покое! Хватит издеваться. Вы получили подтверждение моей дурости. Да, влюбилась! Да, знала, что у вас есть Оленька, знала, что мне не видать вас, как своих ушей. Ну и пусть! Зато у меня теперь будут мои воспоминания. А если бы я не пришла во второй раз – со мной остались бы одни сожаления о том, чего никогда не было и уже никогда не будет. Довольны?!
– Доволен, – удовлетворенно кивнул Кеба. – Почти. Если б ты мне еще объяснила, почему вела себя, как шлюха, я был бы совсем доволен. Почему ты каждый раз подчеркивала, что приходишь ко мне только за отработкой зачетов? Что отдаешься только за мой автограф в твоей зачетке? Почему ничего не сказала о беременности, почему я узнал об этом только от Ольги? Почему?! Почему ты заставила меня думать, что ты – самая обыкновенная шлюха?
– Почему-почему? Не хотела, чтоб вы поняли, какая я наивная дурочка. Не хотела, чтоб вы смеялись надо мной. Чтобы думали, что я хочу поймать вас в ловушку на беременность, заставить жениться. Я ведь знаю ту историю с залетевшей студенткой. Ее все знают, об этом по институту легенды ходят. Ну что еще вам от меня нужно?!!
– Больше ничего, спасибо, – развернулся, и пошагал в сторону Ольгиного дома.
А Марина осталась реветь на остановке.
* * *
– Генка, – обрадовалась Ольга. – А почему без звонка? Я бы хоть в порядок себя привела.
Именно такой Кеба и представлял ее в халате – непричесанная, волосы дыбом, из-под халата выглядывает мятая ночная рубашка. Его передернуло – брр, и правда: халат и Оленька несовместимы.
Она повернулась и пошла в комнату. Так и есть, халат рваный – из разошедшейся строчки в пройме рукава проглядывала все та же ночная сорочка.
Уже из комнаты оглянулась на оставшегося в прихожей гостя:
– Чего ты там застрял? Проходи, сейчас чайку организую.
– Я ненадолго. Ты меня, Оленька, извини, сволочь я последняя, осознаю, но я не могу на тебе жениться. Понимаю, что уже поздно – гости приглашены, зал оплачен, потрачено море денег. Но свадьбы не будет. Я не могу теперь на тебе жениться.
Земля разверзлась под ногами. Или с землей все в порядке – просто ноги стали ватными?
«Теперь»? Что значит «теперь»? Теперь, когда он узнал о ее небольшом загуле с Бубновым? Ну, спасибо, подружка! Вот и верь после этого людям.
– И ты ей поверил?! Ты поверил, что я вот так, запросто, могу трахаться с первым встречным прямо в подъезде?
В голове билась одна мысль: мать убьет, даже гадать не нужно. Нельзя его отпускать! Тем более что от Бубнова ноль толку: бегает от нее, гад, аки девственница от фаллоимитатора. Кеба вновь стал завидным женихом. Нельзя его упускать, нельзя! Или в загс, или на кладбище – третьего не дано.
– Как ты мог поверить, Геночка, любимый?! Да это же Маринкины козни, как ты не понимаешь? Она просто завидует нашему счастью! Сам подумай – откуда она могла бы знать, даже если это и произошло бы на самом деле? Это же полный абсурд, ее там даже не было! Я просто рассказала ей, что мы с тобой ходили к Бубнову на день рождения, и там ты сообщил о нашей свадьбе. А она уже придумала такие гадости. Как ты мог поверить? Разве я смогла бы когда-нибудь изменить тебе с твоим же лучшим другом? Да еще практически на твоих глазах, при стольких гостях? В вонючем подъезде?! Генка, любимый, что ты говоришь? Как ты мог в это поверить? Ты же знаешь, как я тебя люблю! Да мне твой Бубнов на фиг не нужен!
Что она несет? У нее разум помутился от его известия?
Дыхание перехватило: Оленька и Бубнов? Невеста и лучший друг? В грязном подъезде, при скоплении кучи народу?!
Бред.
Но тут же вспомнилась Маринкина ирония: «Тот самый Бубнов? Веселенькая будет свадьба!» И правда, веселуха: свидетельница – беременная любовница жениха и лучшая подруга невесты, свидетель – лучший друг жениха и одновременно любовник невесты, банально отымевший ее в грязном подъезде на глазах у изумленной публики. Мексиканские сериалы отдыхают.
А Маринка, выходит, знала. Знала, но ничего ему не сказала. Значит, весь этот бред – правда?
– А разве Маринка об этом знала? Ты уверена?
– Конечно, знала! Я сама ей все рассказала. Ой…
Она осеклась. Наивные глазки забегали, ища спасения. И в эту минуту Кеба понял: глазки не наивные, а откровенно глупые. Как он раньше этого не замечал? У нее же мозг на полторы извилины, да и те в сторону секса повернуты. Он ведь за столько месяцев ничего путного от нее не слышал. Секс, свадьба, свадьба, секс – больше никогда ни о чем не говорила. А он считал шлюхой Маринку, и не видел, что творится перед его носом.
– Нет, Геночка, ты все неправильно понял! Я тебе все объясню. Ничего не было, почти ничего. Мы только поцеловались разочек, и все. А Маринка уже додумала всяких мерзостей. Ген, ты не думай, у нас с Лехой ничего не было! Мы не трахались! Не могли же мы и в самом деле трахаться прямо в подъезде – сам подумай. Это Маринкины козни, она все придумала, а ты и поверил!
От усердного вранья ее губы свернулись трубочкой, в маленькую буковку «О». При этом собрались многочисленными морщинками – девочка-подросток со старушечьими губами. Такой мерзкой, отвратительной она выглядела в эту минуту, что Кеба поразился – как он мог считать ее красивой? Как эти глупые лживые глаза мог принять за чистые и наивные? И как мог поверить, что скромная девочка может быть такой отъявленной шлюхой в постели без большой практики?