Хуже всего то, что это правда. Не Оленька его бросила – он ее. Сволочь. И ради кого?!! Курам на смех – ради идиотки Маринки. Та-то дура известная, а на дураков обижаться глупо. Прощения Маринка, конечно, не заслуживает – потому что все равно сволочь. Как только она умудрилась под Кебу подлечь? Вот тебе и дура. Никому ж до него не давала, только Арнольдику. Даже Чернышева умудрилась в армию проводить, оставшись целкой. Таких дур поискать. Еще убивалась: ах, почему же он ко мне не пришел? А на хрена ты ему нужна?! Что можешь дать ему ты, целка?
И вдруг эта дура отбила у Оленьки мужа. Почти мужа. Как только ума хватило? Хотя… Какой там ум? Наверняка Генкина работа. Тот кобель знатный, ни одной юбки не пропустит. Если кто и заслуживает Олиной ненависти, так это Кеба. Ничего, жизнь – она длинная. Когда-нибудь их дорожки наверняка пересекутся, и тогда… Тогда будут плакать и Маринка, и Кеба.
А Оленька пока замуж выйдет. И хорошо, что с Кебой не сложилось – зачем ей эта голь перекатная? Дзюбинский, конечно, сильно проигрывает ему чисто внешне, зато в плане финансового благополучия не на один порядок выше: квартирка нехилая, навороченная машина, собственная фирма. На счету в банке наверняка пусть не миллионы, так пара-тройка сотен тысяч баксов пылится. Вот он, выигрышный Ольгин билетик.
Но страшно подумать, какая скука ожидает ее в его нехилой квартирке. Надо будет что-то такое придумать, чтоб почаще отлучаться из дому. Семейный бизнес они не забросят. Зачем пускать под нож курицу, несущую золотые яйца? В конце концов, Дзюбинский тоже собственную фирму имеет – чем Оленька хуже?
Заодно и с мамочкой будут видеться почаще. Фактически ничего не изменится кроме того, что Оленька поменяет фамилию и заканчивать прием клиентов станет немного раньше – чтоб не вызывать у мужа подозрений поздними возвращениями. Тогда ее не будут раздражать его скромные интимные претензии – сыта будет клиентами. И всем хорошо.
Хотя если честно, Оленьке хотелось бы и после свадьбы жить с мамой. Прошли те времена, когда она не могла дождаться свадьбы и официально свалить к Генке. После того, как он ее бросил, между матерью и дочерью будто наладился контакт, которого раньше не было. До этого Оленька ее безумно боялась. Тогда между ними была одна сплошная ненависть: Ольга мешала матери жить своей жизнью, за что мать жестоко на ней отыгрывалась.
Теперь они стали нужны друг другу, как воздух. Без Оленьки мать бы сейчас выглядела не лучше, чем дворничиха. А Оленька без нее по-прежнему отдавалась бы в кинотеатре на халяву каждому козлу. В этом, конечно, есть свои прелести, но и дома тоже неплохо: кобеля в очереди стоят, мамочка от зависти убить готова, и за все это они обе имеют вполне приличные деньги.
За то, что ее жизнь нежданно-негаданно превратилась в малину, Ольга обожала мать. Готова была не только грязной тряпкой по морде получать – в чем находила определенную изюминку – но и… Даже придумать не могла, какие бы пытки выдержала от матери. Да что там – Оленька выдержала бы все! Потому что, как показала практика, все, что делала мама, шло дочери на пользу. Ежовые рукавицы, бесконечные порки, опять же тряпкой по морде – все это вылилось в один сплошной кайф.
Стыдно было вспоминать, что когда-то Оленька завидовала подруге. У той, вроде, родители нормальные, а у нее не мамаша – пиночет. И что Маринке толку от нормальных родителей? Кем они ее вырастили? Дура дурой. Ну да, замуж за Кебу вышла – отхватила кусок радости. Сама же называла его переходным вымпелом! А теперь из дому не вылезает, сопливого ребенка нянчит. Счастья полные штаны! Что она видит, та Маринка?! Чему ее родители научили? С какими умениями в жизнь выпустили? Вот бросит ее завтра Кеба – и что? Кончилась сопливая радость, одни сопли остались.
То ли дело Оленька. Это мамиными стараниями она в малиннике оказалась. Это маменька ей ежевечерние сюрпризы устраивает. До полного счастья Оле разве что статуса не хватает. Но и это не за горами. Она желудком чувствует: Дзюбинский практически готов предложить ей себя на тарелочке с голубой каемочкой. Вот тогда Оленька будет вся в шоколаде.
* * *
А пока что они с матерью радовались деньгам. Мебель новую купили. Бизнес раскрутился отлично.
Одна беда: Оленьке не перепадало ни копейки – деньгами в их доме по-прежнему распоряжалась Галина Евгеньевна. Но на этом можно было не зацикливаться: мама ее кормила, покупала одежду. Для школы – строгие костюмы, блузки с рюшами и прочую дребедень. Для работы – дешевые подростковые халатики, и дорогущее белье. Самая ходовая рабочая форма – старое Ольгино школьное платье да белые гольфы. А больше ничего и не надо: закрывай глаза и получай удовольствие.
Среди клиентов попадались и весьма достойные – тогда и зажмуриваться не было нужды. Особенно Оля любила Руслана Мамудовича. Она вообще всех клиентов звала по имени-отчеству – профессиональная фишка. Раз она школьница, то звать взрослых нужно или по отчеству, или дяденьками. Но «дяденька» слишком пошло – это выглядело бы дешевой подделкой под девятиклассницу. А имя-отчество в самый раз: вроде к учителю обращается.
Руслан Мамудович не был ни молод, ни хорош собою. Типичный представитель Кавказа. Дядечка лет под шестьдесят, невысокий, коренастый, чуть обрюзгший. С виду – совсем невзрачный, особенно без одежды – весь в шерсти, будто только что с пальмы слез. Может, кому и мог понравиться, но не Оле – той больше импонировали тонкие-звонкие, как Бубнов.
Однако в сексе Мамудович был силен. Для нее – идеальный партнер. Это был ее «Большой Вторник». Жаль, что ему хватало одного визита в неделю. Зато регулярно, и как раз так, как любила Оленька.
Мамудович с ней не церемонился. Другим клиентам тоже было, в принципе, плевать на ее чувства. Всяких хватало – и грубых, и грязных. Но «Большой Вторник» был особенный.
Он всегда вытворял, что хотел. Что забавно – именно то и тогда, что и когда хотела получить от него она. Запретов для Мамудовича не существовало. Такое любил, на что не каждая профи согласится, а не профи так и вовсе в обморок от одного намека сляжет. Иной раз даже Оленька смущалась. Кому другому, может, и возразила бы, но только не ему. Было в его взгляде что-то такое, что думать о возражениях не хотелось. Но даже если бы не этот взгляд – Оленька все равно позволила бы ему что угодно. Именно потому, что Мамудович был идеален. Куда до него Бубнову! Мамудович переплюнул его на счет «раз». И уж что совсем удивительно – после него Оленька была не способна обслуживать других клиентов. Вернее, обслуживала, если нужно было, но вполсилы, лишь подставляя себя, а сама бревно бревном. Позже они с мамой стали умнее: по вторникам составляли расписание так, чтобы все желающие уложились до прихода Мамудовича. Потому что ему Оленька доставалась вся – если и посещало ее чувство сексуальной удовлетворенности, то только с ним.
Периодически Оля думала о своей ненасытности. Не слишком часто, но пыталась всерьез разобраться в себе. Почему ее никто, кроме матери, не понимает? Ну, Маринка – та дура. А другие? Почему Кеба ее бросил? Она ему мало давала, что ли? Так ведь на совесть выполняла мамины указания – даже в критические дни он не слышал от нее отказа. Зато она от него слышала. И не только в критические дни. Уж теперь-то понятно стало – он ей пустой доставался, растрахивал свое добро с Маринкой. Но почему, почему он на Маринку полез?! Ему что, Оленьки было мало? Да она же ему с вечера до утра покою не давала! И в институте на каждой переменке бегала в каморку: отымей меня по-быстрому, любимый! Чего ему не хватало? Почему Маринка?!