Впрочем, когда она была моложе, когда еще не так отяжелела… Пожалуй, тогда она была почти прекрасна.
В тот далекий вечер, когда они с Питером, еще совсем подростки, в первый раз познали друг друга – на одеяле, среди песчаных дюн, – Рут вдруг широко раскрыла глаза навстречу ночному небу, и, когда Питер обрушился на нее, ее переполнило изумление и торжество. В сотне ярдов от них волны разбивались о берег. Придавленная к земле телом Питера, она наполнила ладони песком, ощущая всю бесконечную глубину земли под ними. И это она, она заставила его произнести это. Это она сделала так, что он зарылся лицом в ее волосы и произносил ее имя снова и снова.
Ну, а дожив до таких лет, как-то перестаешь думать о собственной красоте. И все-таки ей было приятно, когда он сказал, что стрижка ей идет.
Сидя в церкви, вдыхая прохладный воздух склепа, овеваемая ароматами дыма и воска, она старалась унять беспокойство, но оно не отступало. Пару лет назад медсестра из кабинета скорой помощи предложила ей позаниматься йогой – занятия проходили в подвале Уайетской библиотеки. Рут добросовестно ходила на занятия каждую неделю, а потом тренер куда-то переехал и никто не смог найти ему замену.
Она сделала глубокий вдох через нос, как учили на йоге, медленно выдохнула.
Питер одобрял ее занятия.
– Молодец! – похвалил он, когда она сообщила ему, что записалась на йогу. – Может быть, научишься расслабляться.
– Я его не заслуживаю, – посетовала как-то Рут доктору Веннинг. – От меня у него одни неприятности, я вечно недовольна, вечно ною, а он – лучший человек на земле.
– Отчего же он тогда никак не расстанется с тобой? – вздохнула доктор Веннинг, сложив руки на груди, лицо ее выражало скуку. Не нравились ей эти причитания, то и дело одолевавшие Рут. – Он уже большой мальчик, твой Питер. Если бы ему захотелось от тебя уйти, он бы ушел, нашел бы себе кого-то другого. Вон хоть Джину Лолобриджиду.
Джина Лолобриджида, как успела выучить Рут, была для нее образчиком красоты, секс-бомбой.
– И так будет всегда?
Доктор Веннинг развела руками и пожала плечами:
– Ну, Рут, гарантий тут нет. – Рут тревожно молчала, тогда она продолжила: – Я думаю, это как весы, они все время немного покачиваются, то одна чаша перевесит, то другая. Никому не достается готового идеального мужа. И ты это знаешь. У одной будет жлоб, у другой зануда, у третьей мямля. Вот у тебя было паршивое детство. Даже хуже, чем паршивое.
Рут начала было возражать – юные годы доктора Веннинг были куда страшнее, за гранью воображения.
– Да, да, – доктор Веннинг накрыла ее руку своей, останавливая, – у кого-то было и похуже. И все же боги не отвернулись от тебя. Вот, выдали тебе в мужья настоящего принца. Попробуй просто радоваться этому.
* * *
Каждый год, с тех пор как Питер стал директором в Дерри, он произносил речь по случаю начала учебного года, а Рут так же неизменно слушала ее. В молодости Питер был таким привлекательным, таким сексуальным. Рут прекрасно понимала, что имеют в виду девчонки, когда стонут про какого-нибудь красавчика, дескать, от него у них просто слабость в коленках. Много лет подряд она сидела вот так в церкви, чинно сложив руки на коленях. Но мысли ее порой уносились далеко.
Иногда она представляла себе Питера обнаженным. Или вспоминала, каково это – секс с ним.
А иной раз начинала перебирать, все ли готово к вечернему коктейлю. Пирожки разморожены? Сыр и крекеры? Оливки, лимоны, пиво на всякий случай еще и во втором холодильнике в кладовке, салфетки, цветы в холле и на обеденном столе… С годами она научилась всем премудростям, научилась быть хозяйкой.
Она вспомнила тот год, когда Питер произносил речь впервые. Попечители, конечно, искали директора по формальным каналам, но глава попечительского совета признался ей, что на самом-то деле никакого конкурса на это место никогда не было. Питер получил работу сразу, как только подал документы.
– Ваш Питер впечатляющая личность, против него трудно устоять, – поделился с ней все тот же попечитель. – Нам повезло с ним.
Когда Питер поднялся со скамьи и повернулся к гостям, чтобы в первый раз обратиться к мальчикам и учителям в качестве директора, все голоса сразу стихли, внимательные взгляды устремились на него. Питер достал из кармана пиджака листок с пометками, положил его на кафедру, разгладил. И больше не заглянул в него. Он говорил с полчаса, но ни разу не посмотрел в конспект. Рут не отрывала от него глаз, вытянулась в струнку от макушки до пяток и впитывала его каждой своей клеточкой, так она им гордилась.
В тот вечер они впервые пригласили гостей на коктейль. Когда все ушли и на кухне было прибрано, Рут едва стояла на ногах, но ее переполняло счастье.
Она забралась на кровать, устроилась рядом с Питером.
– Так-так… Руки у тебя волшебные? Или глаза? Как это ты ухитрился заставить их всех замолчать, вот так разом?
Она изучала его лицо в темноте. Он лежал на спине, закрыв глаза, на подушке четко выделялся его профиль: высокий лоб, крупный нос, чувственная ямка на верхней губе, выдающийся подбородок. В ответ на ее вопрос он открыл глаза, перекатился к ней поближе, положил руку ей на бедро и легонько ущипнул.
Он не хочет разговоров. Он хочет секса, подумала Рут.
– Я не знаю, – произнес он. – Само собой вышло.
– Ну уж, рассказывай! Нет, правда, как тебе это удалось?
Он откатился обратно.
– Я правда не знаю, Рут. Правда. Просто само получилось.
Он снова перекатился к ней, похлопал по бедру и чуть сжал.
Рут сделала вид, что ничего не заметила. Ей хотелось поговорить.
В тот вечер тишина в церкви наступила мгновенно, совершенная и безусловная тишина, будто он щелкнул пальцами и совершил чудо. А это что-нибудь да значит, раз он так может. И, видимо, с этой способностью связано и то, что сам он совсем не сознает ее, даже и не интересуется, словно он тут действительно ни при чем.
– Ну же, скажи мне, – теребила она его. – Ты должен рассказать, должен! Конечно, это что-то невидимое, но что-то точно было, что-то совершенно осязаемое.
Все так же в темноте Питер коснулся ее талии и повел рукой вниз – по округлому боку, спускаясь внутрь.
– Может быть, что-то по принципу отрицания, как via negativa? Когда пытаешься объяснить явление через то, чем оно не является? Предположим, это был не я.
Она лежала рядом, вслушиваясь в шум разыгравшейся за окном грозы. Из-за холмов время от времени доносились раскаты грома. Когда вспыхивала молния, на мгновение из темноты выступал ослепительно белый квадрат потолка, пугающе близкий, комната словно сжималась. И, как на фотографии с места преступления, в кадр попадали какие-то предметы: резной уголок прикроватной тумбочки, свисающая нитка бус, шерстяной свитер Питера – густо-серый, небрежно брошенный на стул. Крошечный страх тогда покалывал ее, словно ящеричка пробегала по коже.