Завершая свою статью, Рита изложила итоги собственного неформального расследования. Побеседовав со множеством людей – с соседями доктора Плиса по улице, а также с его коллегами и клиентами из клиники, – она пришла к выводу: а) единственным клиентом доктора был, по всей видимости, его бывший однокурсник – гражданин Арабских Эмиратов, чей отец, безнадежно больной, проходил лечение в клинике и почти тут же скончался; б) анонимку в полицию написал некто из обслуживающего персонала клиники, случайно подслушав разговор Плиса и его однокашника – официально никто так и не признался, что знал о незаконной операции. Между тем гражданин Арабских Эмиратов давно и благополучно вернулся с телом отца на родину.
Под классическим «P.S.» Рита очень эффектно процитировала слова доктора Плиса относительно эвтаназии: «Признаться, за пару дней до случившейся драмы мне удалось побеседовать с доктором о его работе, о клиентах, которым грозит мучительная смерть от рака. С горячим сочувствием говоря о страданиях безнадежно больных, Оскар Плис тем не менее твердо отметил: «Полагаю, каждый из нас должен пройти свой путь до конца, испытав все дарованные небесами муки. Никто не имеет права на легкую смерть! Я категорически против эвтаназии и, хотя никогда не был истинным христианином, считаю эвтаназию страшным грехом».
Вот, собственно, и все. Статья Риты и особенно последняя цитата доктора Плиса лишь утвердили меня в моих подозрениях: в этом деле девушка отнюдь не была посторонним наблюдателем и слишком многое от меня скрыла, а потому стоило побеседовать с ней серьезно.
Я отложил журнал на столик и выключил свет. Моя разобиженная Соня так и не удосужилась позвонить, чтобы пожелать любимому спокойной ночи, так что и я не стал этого делать, ограничившись лишь мысленными пожеланиями доброго сна всему человечеству.
Сны – удивительная штука, дающая порой ответы на самые запутанные вопросы. Другое дело, что иногда вполне художественные, полнометражные сны словно остаются за закрытой дверью: проснувшись, мы лишь помним их волнующую атмосферу, в то время как содержание остается «за кадром». Именно так было утром девятнадцатого апреля: первый день новой недели начался с телефонного звонка, который резко захлопнул дверцу моего волнующего сна.
Не открывая глаз, я нащупал трубку на тумбочке и прижал ее к уху.
– Алло?
– Добрый день, мсье Муар. Вас беспокоит комиссар Криссуа. Надеюсь, я вам не помешал. Могу я увидеть вас в полицейском участке Монтре в ближайшие тридцать-сорок минут?
Пытаясь ухватить за хвост стремительно ускользающий сон, я вяло промычал в ответ, что буду у комиссара в указанный период времени, после чего пару минут валялся на спине, плотно закрывая глаза и пытаясь вспомнить сон и звучавшие в нем слова. Все это априори было бесполезно; в конце концов я сладко зевнул и наконец поднялся, усевшись в кровати по-турецки.
Рассеянно потягиваясь и почесываясь, я мысленно вернулся к звонку комиссара, и тут до меня дошел вполне очевидный факт: раз Криссуа вызывает меня с утра пораньше, значит вчера, после финального тура балетного конкурса, возможно, опять нечто произошло – быть может, на набережной обнаружили очередной труп? Как бы там ни было, на этот раз ко всем происшествиям лично я не имел никакого отношения.
Между тем весь дом был погружен в мирную и тихую полудрему. Мари и Паскаль давно отбыли на работу: Мари – к своим обожаемым ученикам в частную школу, Паскаль – в кантональный банк Монтре. Единственными нарушителями тишины в этот час были беспечные птахи, порхавшие в кронах окружавших дом деревьев. Приняв душ и собравшись за считаные минуты, вскоре и я вышел из дома и направился в сторону полицейского участка.
Буквально в паре шагов от дверей участка мне повстречался чрезвычайно озабоченный Жак Мюре.
– Доброе утро, Ален, – он первым бросился пожимать мне руку, без труда припомнив мое имя. – Как вы? Надеюсь, все эти ужасные события не слишком испортили вам отдых в Монтре?
Мы стояли посередине улицы – двое взрослых мужчин, бесконечно пожимающих друг другу руки. Разумеется, я тут был совершенно ни при чем, это бедняга Жак никак не мог отпустить мою руку, словно позабыв, что уже благополучно со мной поздоровался. В конце концов я сам осторожно, но решительно прекратил рукопожатие, и Жак пару секунд бессмысленно пялился на свою опустевшую ладонь.
– Боже мой, – произнес он наконец, поднимая на меня свои блеклые глаза. – Ужасные солбытия! Хорошо, что вчера я решил завершить фестиваль минутой молчания в память погибших. Два трупа! Убиты молодые парни… Боюсь, мой фестиваль на этом и завершится, без продолжения в следующем году. Вы слышали? Говорят, в дело вмешивается полиция России?
Я с облегчением хмыкнул. Ну да, если в том все дело, то ясно, для чего меня столь срочно вызывает комиссар: чтобы я немного поработал в качестве переводчика. Стало быть, новых трупов или, как это только что назвал Жак Мюре, «неприятностей» нет. Что ж, и на том спасибо.
Я ответил Жаку, что абсолютно не в курсе последних криминальных событий и знаю лишь, что вчера вполне благополучно, без новых трупов, завершился балетный конкурс фестиваля.
Жак немедленно вновь уцепился за мою руку, словно она стала для него олицетворением спасательного круга.
– Да-да, слава богу, вчера вечером все завершилось вполне благополучно, все живы и здоровы, но…
Тут он вдруг сам отпустил мою руку, устало проведя ладонью по своему мучительно сморщенному лбу.
– Но без неприятностей не обошлось. Этот дерзкий мальчишка ле Пе устроил мне настоящий скандал! Кричал, что только он был достоин высшей награды, что он на голову выше всех остальных участников конкурса, лучше Савелия Уткина, которого он назвал моим…
Бедняга Жак шумно перевел дух и на мгновенье прикрыл глаза, тут же взглянув на меня с самым несчастным видом.
– Он назвал его моим грязным протеже, представляете? Так и выкрикнул: «Ваш грязный протеже!» А вокруг было множество людей, абсолютно посторонних. Боюсь, среди них были и представители прессы…
Он попытался поправить кепку на голове, но вместо того лишь криво сдвинул ее себе на ухо.
– А теперь – полиция! О, боже мой, неужели кому-то может прийти в голову, что Жак Мюре – хладнокровный убийца? Да, я учился с доктором Плисом в университете, мы с ним ровесники. Но я никогда не бывал у него дома и не крал никаких ужасных микстур – я про них даже и знать не знал!
В его голосе прозвучали визгливые нотки истерика. Я перевел дух. Итак, наши сенсационные открытия продолжаются: оказывается, славный Жак Мюре был приятелем доктора Плиса! И его уже пытаются обвинить в краже знаменитой микстуры. Кто же этот обвинитель?
– Успокойтесь, Жак. Полагаю, вы возвращаетесь из полиции?
Он кивнул головой.
– Да, из полиции. Нужно было уточнить отдельные моменты… Понимаете, комиссар Криссуа – милейший человек, но кто-то донес ему о моей якобы дружбе с Плисом. Чушь собачья! Вот кому никогда не был даже приятелем! Плис всю жизнь был на редкость скучным малым. Полагаю, донос – дело рук Пьера ле Пе! Похоже, мальчишка возомнил себя гением…