— Алексис Дюпре?
— Кто еще может создать нечто подобное? — спросил я.
— Да, но всем этим заправляли явно не простые чудаки. Диди Джи засовывал руки людей в свой аквариум, но для него целью были деньги, а не месть. Люди же, стоящие за всем этим, просто полные отморозки. Знаешь, в чем наша проблема, Дэйв? Мы все еще играем по правилам. А этих выродков надо стереть с лица земли.
— И что, сбросим водородную бомбу на Женеаретт, штат Луизиана? — спросил я.
— А с пираньями-то что делать?
— Надо от них избавиться.
— Может, эти ребятишки засунут их в банку да куда-нибудь отвезут?
— Как бы они им пальцы не пооткусывали.
— Хочу тебя спросить кое о чем, — сказал Клет.
— Говори.
— У кого больше тараканов в голове — у моей дочери, или у детей вроде тех двоих?
— Я не знаю, Клет. Да и какая разница? Молодежь совершает ошибки. Некоторые выкарабкиваются, некоторые нет. Прекрати себя этим мучить.
— Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал. Ты не станешь преследовать Гретхен. Она заслуживает лучшей жизни, чем та, в которой я ее бросил. Либо ты отстанешь от нее, либо нам не по пути. Дай мне слово.
Клет Персел никогда не говорил со мной так, за все годы, что я его знал.
— Я никогда не даю обеты верности, Клет, — ответил я.
— Дэйв, дай мне слово.
— Я не могу сделать этого.
Я увидел глубокую печаль в его глазах.
— Ну ладно, тогда пойдем, посмотрим, что нам расскажет эта парочка. Но сначала размажем этих рыбин по стенке.
Когда мы вышли на воздух, небо приобрело темный металлический цвет, ветер гнал грязные волны в бухту, где мы приземлились, а самолет покачивался на волнах в водоворотах вокруг свай затонувшего причала. В кабине я разглядел Джулию Ардуан и помахал ей рукой, показав, что мы скоро будем. Сибил и Рик сидели на корточках на песке и складывали палатку, у Рика между зубов торчала самокрутка.
— Я вам тут сэндвичи из сосисок сварганила, — сообщила девушка, — только они немного с песком.
— Очень любезно с вашей стороны, но я хотел бы, чтобы вы зашли в дом, хочу показать вам одну комнату, — предложил я.
— А что, там кто-то есть? — ответила девушка. — Вряд ли нам стоит туда ходить, если дома никого нет.
— Вы когда-нибудь бывали в этом доме, мисс Сибил? — спросил я.
— Нет, сэр, — ответила она неуверенно.
Я не отводил от нее глаз.
— Ну, может, один раз, — выдавила она.
— И что вы там видели? — спросил я.
— Только этого старика. Он был милый. Он сказал, что я похожа на какую-то модель, по-моему, он упомянул имя Твигги.
— Вы не встречали никого по имени Ангел или Анджелле? — спросил я.
— Вот последнее имя я слышала.
— Вы слышали имя Анджелле? — переспросил я.
— Да, кажется, слышала, но, блин, столько всякого дерьма нынче творится, что я уже и не уверена.
— Что-то я не понимаю вас, мисс Сибил. Какого дерьма?
— Мы однажды были в доме, болтали с этим старым чуваком, — сказал Рик, зрачки которого превратились в большие черные кляксы, и тут кто-то начал орать. Старикан сказал, что это какой-то сумасшедший, и он, типа, о нем заботится. Ну, мы и подорвались. Чувак, какого хрена нам обедать с психопатом, который орет и, наверное, за столом едой кидается и все такое. Мы же не за этим в эту глухомань приперлись.
— Так зачем же вы вернулись? — спросил я.
— Он нам герыча как-то раз подогнал, — ответила Сибил.
— Так ты за этим себе свастику на руке вывела? — спросил я. — Чтобы со старика наркоты поиметь?
— Нет, я же тебе говорила. Это на день рождения моего парня, только вот он другой подарок хотел. И вообще, при чем тут моя татушка и этот старикан? — Девушка закрыла глаза и громко выдохнула, после чего забыла закрыть рот, как будто беззвучно смеясь.
— Вы эти сэндвичи для нас приготовили? — спросил я.
— Должна признаться кое в чем. Думаю, одну из сосисок уже немного пожевал краб, — сообщила она и почесала татуировку, — простите, я вам, наверное, тут сегодня наврала немножко. Я частенько говорю то, что придумываю, и вроде все кажется реальным, а потом бац — уже нет.
Ну что я мог сказать этим детям? Это все равно что исписать горы бумаги всей мудростью древнего и современного мира, запыжевать этот заряд мудрости в дуло пушки, отойти подальше, поджечь фитиль и превратить шесть тысяч лет человеческого знания в конфетти, наблюдая, как волна уносит все это в бездонное море.
— В этом доме есть камера пыток. И вас там могли подвесить. Не приходите сюда больше, — только и мог сказать я.
— Блин, чувак, вот это реально крейзи, — вымолвил Риге.
Мы с Клетом молча вышли, проторяя себе путь среди груд мертвых птиц во дворе, повесив оружие на плечи, наши плащи развевались на ветру, а газообразное солнце холодно смотрело на нас из неба цвета олова. Клет остановился.
— Мы не взяли сэндвичи, которые она для нас приготовила, — сказал он.
— Да забудь ты об этом.
— Это ее обидит. Нам-то что? Увидимся в самолете.
Я вступил в воду и вскарабкался в кабину «Сессны». Я мог с трудом вспомнить лишь пару других случаев в своей жизни, когда я чувствовал себя столь же подавленным.
— И что там, в доме? — спросила Джули.
— Чистое зло.
— Типа чего?
— Типа того, чему никто не поверит.
— А чем там твой кореш занимается?
— Боится, как бы не обидеть девушку.
— Он потому вернулся?
— Клет — это помесь Святого Франциска Ассизского и Синей Бороды. Только никогда не знаешь, кто именно появится из табакерки.
Я заметил, как Джули задумчиво наблюдает за моим другом через лобовое стекло, как будто видит его в первый раз.
— Я хочу сказать тебе кое-что, причем я, наверное, не имею права на это, но все-таки скажу, — выдохнул я. — Когда люди сводят счеты с жизнью, особенно когда выпрыгивают из окон или размазывают свои мозги по потолку, это связано, как правило, с химическими процессами в их мозгу. Они только тогда освобождаются от своей ярости, когда оставят после себя наследие вины и депрессии, по силе равные их собственным страданиям. В своих фантазиях они одерживают верх над смертью и наблюдают за тем, как люди, которым они хотели причинить боль, обнаруживают их останки. Джули, это не твоя судьба. Мир принадлежит живущим, а мертвецы пускай остаются под своими надгробными плитами.
— Вот уж сказал, так сказал.
— Джули, ты добрая женщина и хороший человек, слишком хороший, чтобы носить бремя парня, который решил сделать все, чтобы испортить тебе жизнь, — сказал я.