— Не грустите, мадемуазель, — прошептала Розетта на ухо Анжелине. — Сегодня вечером ваш малыш будет с вами. А потом… Почему вы думаете, что ваш папаша рассердится, узнав правду? Ведь он тоже женился во второй раз…
— Это совсем другое дело. Вдовство тяготило его. Вообще-то я довольна, что он не один.
Огюстен Лубе не стал долго задерживаться в своих былых владениях. Из мастерской он вышел с недовольным видом.
— Какой бардак! Надо бы навести там порядок и побелить стены известкой.
— Как-нибудь потом, папа. Это большой объем работы.
Огюстен Лубе, нахмурившись, согласился, потом поцеловал дочь в лоб. Когда за ним закрылись ворота, Анжелина вздохнула с облегчением.
— Прости меня, Розетта, что я накричала на тебя, — сказала она.
— Я прощаю вас, мадемуазель. Ну, за работу!
Сен-Лизье, вторник, 24 мая 1881 года
Жерсанда де Беснак надевала дорожный костюм из коричневого шелка с бархатным воротником. Вырез приталенного жакета позволял видеть кружевное жабо цвета слоновой кости. Как всегда элегантная, старая дама нервничала.
— Вы великолепно выглядите, мадемуазель, — заметила Анжелина, когда вошла в гостиную, где царила суматоха, вызванная сборами в дорогу.
— Спасибо, малышка. Но это неожиданное путешествие уже утомляет меня. Где же лорд Малькольм? Октавия, ты взяла мою шкатулку с драгоценностями?
— Конечно. Я положила ее в большой сак из красной кожи.
Служанка сменила свое серое перкалевое платье и фартук на длинную прямую юбку и велюровую блузку и собрала каштановые волосы в безукоризненный пучок. Она очень изменилась, избавившись от своего обычного белого чепца.
— Энджи, дорогая! Какое приключение! — воскликнула Жерсанда. — Я напишу тебе из Люшона. Надеюсь, наш маленький Анри не доставит тебе хлопот. Если тебе что-нибудь понадобится, приходи и бери. Белье, сахар, кофе, сменную одежду для нашего малыша…
Тут вошел лорд Брунел с легкой улыбкой на устах. Он радушно приветствовал молодую женщину.
— Я нарушил установленный порядок, — заявил он тоном, в котором чувствовалась легкая ирония. — Но наша общая подруга мечтала об этом путешествии, я сразу догадался. Я ее очень хорошо знаю! И потом, надо верить в судьбу. Возможно, мы встретим там вашего Луиджи…
Анжелина не стала возражать. Это «ваш Луиджи» ей так же не понравилось, как и «Энджи». Тем не менее она не стала этого показывать и осмелилась спросить:
— Милорд, как вы познакомились с мадемуазель? Позавчера я не додумалась задать вам этот вопрос.
— Как-нибудь вечером Жерсанда сама расскажет вам об этом. Мне не пристало это делать. Все слишком сложно.
Лорд Брунел пристально смотрел на Анжелину. Молодая женщина смутилась и предпочла выйти из комнаты. Анри еще спал, но она все же вошла к нему. Ей не терпелось его увидеть, вдоволь наглядеться на своего малыша. Октавия неслышно последовала за ней.
— Боже мой! Как подумаю, что мне придется расстаться с нашим малышом, так у меня сердце разрывается. Хорошенько смотри за ним, Анжелина. Главное, не потакай его капризам. Нужна не только ласка, но и твердость. Кстати, у него болит живот от свежих фруктов.
— Я сумею позаботиться о своем сыне. Езжай спокойно. Но скажи мне, Октавия… Такое впечатление, что тебя удивил приезд лорда Брунела, хотя ты прожила рядом с мадемуазель столько лет. Неужели тебе ничего не было известно о его существовании?
— Черт возьми, я в такие дела не вмешиваюсь! Часто я отдаю мадемуазель письма, даже не взглянув на конверт.
— Подумай, поройся в своих воспоминаниях. Ведь ты ни на день не расставалась с ней последние тридцать лет. Она непременно должна была тебе рассказать о таком дорогом, таком верном друге. Или хотя бы намекнуть…
— Нет! Говорю же тебе! — резко оборвала Анжелину служанка.
Анжелина почувствовала, что в глубине ее души зарождается смутная тревога. Разумеется, Малькольм Брунел был очаровательным мужчиной, куртуазным, безукоризненно воспитанным. Однако Анжелина не понимала некоторых его двусмысленных выражений, ей не нравилась его манера смотреть на нее.
«Почему Жерсанда, ставшая такой домоседкой, без малейших колебаний решила ехать в Люшон?» — спрашивала себя Анжелина.
Но было слишком поздно искать разгадку этой маленькой тайны. К тому же молодая женщина не хотела упускать возможность провести вместе с сыном три недели под крышей родного дома. В этот момент Анри проснулся. Он тут же увидел Анжелину и протянул к ней руки.
— Иди ко мне, мой малыш! — взволнованно воскликнула Анжелина.
Через час Жерсанда де Беснак, Октавия и лорд Брунел садились в фиакр, который они накануне наняли у некого Альбера Равье, сдававшего внаем три экипажа. В его конюшне, расположенной недалеко от ярмарочной площади города, стояли четыре вороных лошади с мощной грудью. У Равье работали знающие кучера, всегда одетые в рединготы и широкополые шляпы.
Анжелина, Розетта и Анри принялись махать руками вслед фиакру. Все происходило на площади с фонтаном, так что свидетелями отъезда стали Мадлена Серена, хозяйка таверны, и ее служанки. По воле случая при этой сцене присутствовали Жермена и Огюстен Лубе, направлявшиеся к вечерне.
— Гугенотка, якшающаяся с лордом из Соединенного Королевства! Ну и дела! — обратился сапожник к своей супруге. — Черт возьми! Если бы моя дочь не попала под влияние этой чудаковатой старухи…
— Вечно ты чем-то недоволен, Огюстен! — заметила Жермена. — Прекрати ворчать, а то вечером у тебя заболит живот. Посмотри, Анжелина, похоже, довольна. А как она прижимает малыша к груди! Как жаль, что она никак не выйдет замуж. Господи! До чего же красивая девушка!
— Да уж! — откликнулся сапожник. — Только надо, чтобы она нашла обувь по размеру!
Это было любимое выражение Огюстена Лубе, всегда вызывавшее у его клиентов улыбку. Жермена ласково ему улыбнулась.
Деревня Монжуа, суббота, 28 мая 1881 года
— Тужьтесь, мадам, хорошенько тужьтесь! Еще раз! Еще! — умоляла Анжелина. — Крепитесь! Все скоро закончится!
Рожавшая женщина покачала головой. Ее лицо было искажено не только от боли, но и от возмущения. В голубых глазах читалась паника. Мать и бабушка поддерживали женщину за плечи и тоже подбадривали ее:
— Тужься, Морисетта, тужься! Он выходит, твой малыш! Слушайся мадемуазель Лубе!
— Надо же, дочь моя, ведь это твой четвертый стучится в дверь! Для других ты так не старалась!
Морисетта глубоко вздохнула. Ее лицо вновь исказилось от боли. Затем она нагнулась вперед, сделав над собой невероятное усилие. Из ее груди вырвался протяжный крик, а молодая повитуха обхватила своими тонкими руками головку ребенка.