— Я не позволю вам оскорблять мадемуазель! — воскликнула Анжелина.
— Да перестаньте называть ее «мадемуазель»! Это вызывает неприятие. Зовите ее мамой, поскольку она стала для вас второй матерью. Вообще-то это многое меняет и могло бы изменить наши отношения.
Анжелина понимала, что Луиджи прав. Она боялась думать об этом, но Луиджи все расставил по своим местам.
— Честно говоря, я не был готов к этому театральному трюку, — с горечью добавил он.
— Я хотела сделать вас счастливым, поскорее сообщив, что ваша мать жива, что она здесь, рядом! Когда я вам отдала медальон, вы были потрясены. Я заранее радовалась вашей встрече с Жерсандой. Но, судя по всему, все пошло не так. Вы не смогли ее простить. Но, Луиджи, она страдала, что была вынуждена расстаться с вами! Мне известна эта история. Господи, если бы вы знали, как она дрожала, вновь переживая трагические сцены, которые преследовали ее всю жизнь! Объятые пламенем ясли больницы, ее двухмесячный малыш, погибший в огне… Она отправилась на ваши поиски, она любила вас. А сестра, та самая, которая утверждала, будто один младенец пропал, заронила в душу вашей матери сомнение, и Жерсанда жила с надеждой увидеть вас, прежде чем умрет…
— Боже, какая патетика! — прошептал акробат, закрыв глаза. — Из вас получился бы превосходный адвокат. Но признайтесь: меня приговорили к ужасной участи, меня, сироту, не знавшего, что такое отчий дом, не знавшего любви, но главное — любви матери, способной броситься на разъяренного хищника, чтобы спасти своего ребенка, способной на все, лишь бы прижать его к своей груди. Анжелина, если бы у вас был ребенок, смогли бы вы отдать его незнакомым людям сразу же после того, как он появился на свет? Нет, я в этом уверен. Я, как и Розетта, думаю, что вы вся соткана только из достоинств, поэтому родители и выбрали для вас такое имя — Анжелина.
Смутившись, молодая женщина встала. Она поужинала с Октавией, но все же прошла в кухню, чтобы взять несколько желтых слив. Луиджи ждал ее возвращения, гладя рукой лакированную деку своей скрипки.
— Иногда возникают обстоятельства, когда мать думает в первую очередь о благе своего ребенка, — каким-то неестественным голосом начала Анжелина. — Жерсанда хотела уберечь вас от нищеты, в которой жила. Возможно, я поступила бы точно так же, поскольку я отнюдь не ангел. Я такая же, как все, и вам следует об этом знать! Почему мы обязательно должны служить примером для других, быть достойными, мужественными? Все хотят иметь крышу над головой, очаг, еду. Обычные люди не способны на героические поступки. Надо находиться у изголовья кровати рожающей женщины, чтобы осознать, какие страдания она испытывает, одиночество многих из них, горечь, когда ты протягиваешь им нежеланного ребенка. Хотите, я приведу вам пример? Не так давно, в конце весны, меня вызвали в Монжуа, соседнюю деревню. Едва прелестный мальчик появился на свет, как его бабушка сообщила мне, что я должна отвезти его монашкам в Сен-Жирон. В доме царила нищета, жуткая нищета. Муж умер зимой, не оставив семье ни су. На повитуху возложена тяжелая обязанность отдавать брошенных детей религиозным конгрегациям. Как у меня тогда болело сердце!
Анжелина замолчала. Взволнованный Луиджи взял руку Анжелины, поднес ее к своим губам и почтительно поцеловал.
— Словом, у повитухи и священника есть что-то общее.
— Да. Наше ремесло требует образцового поведения, чаще всего отказа от личной жизни, исключительного такта в обращении с пациентками и снисходительности к человеческим слабостям, той самой снисходительности, которой вам так не хватает.
Как ни странно, но Луиджи ничего не сказал об ужасном признании, которое сделала ему Жерсанда де Беснак. Несомненно, если бы Анжелина знала правду о старой даме, она менее сурово отнеслась бы к нему. Она, как и он, была бы поражена, узнав ту чудовищную ложь, которую сочинила мадемуазель, ее вторая мать. Луиджи умолчал об этом также из чувства стыдливости, поскольку считал, что эта отвратительная история касалась только их двоих и никого больше. Таким образом, это было первое, что связывало их как родных людей.
— Пусть так. Я кажусь вам слишком категоричным, но, повторяю, я не был готов к этому разговору. И уж тем более я не был готов примерить костюм аристократа. Жозеф де Беснак! Я испытал такой шок, услышав, как вы меня представили! Я, сын ветра, принц дорог, считал, что меня бросила цыганская семья. Боже! Да мы портим этот чудесный летний вечер нашим спором. Так что я вам говорил? Ночь источает свои ароматы, множество звезд сверкает на небе, теплая трава такая мягкая, а я, сидя около бесподобной красавицы, даже не заигрываю с ней. Анжелина, что я должен сделать?
— Сложить оружие и проявить немного сострадания к мадемуазель Жерсанде, которая на самом деле очень добрая. Я вовсе не пытаюсь уговаривать вас. Я просто хочу, чтобы вы поняли, до какой степени мне не хватает родной матери. А вы только что обрели свою мать. Забудьте про вашу гордыню. Не будьте таким озлобленным.
— Розетта произнесла передо мной примерно такую же речь, правда, на свой манер. Но эта девушка кажется мне такой грустной! А ведь я считал ее веселой, восхищался ее песенками, которые она беззаботно напевала. Сейчас мне больно смотреть на нее.
Анжелина вытащила заколки, чтобы унять головную боль. Роскошная коса упала на спину молодой женщины. Свеча догорала, но ее золотистый свет еще бросал отблески на безупречный овал лица и печальные фиолетовые глаза Анжелины. Луиджи охватила почти болезненная радость.
— Черт возьми! А ведь вы дьявольски красивы! — воскликнул он.
— Спасибо, — вздохнула Анжелина. — И не тревожьтесь за Розетту. Мы с Жерсандой возили ее в Сен-Годан. Там, после двух лет разлуки, она навестила старшую сестру и младших братьев. С тех пор она и грустит. Мы с ней уже об этом говорили. Она корит себя за то, что ей улыбнулась удача, что она здесь живет в довольстве. Но это пройдет. Я знаю ее. Она хочет во что бы то ни стало быть счастливой и получить образование.
— Анжелина, будьте со мной откровенны. Я умею молчать, когда в этом возникает необходимость. Анри, этот мальчик, которого я увидел на улице Нобль, ваш крестник… Он сын Розетты? Сейчас много развелось негодяев, которые пользуются наивностью девчонок, брошенных на произвол судьбы. Вы приютили их, возможно, сразу после родов. Это делает вам честь, да и Жерсанде де Беснак тоже. Иначе почему Розетта отказалась сказать мне, чей на самом деле этот ребенок?
Настал роковой для молодой женщины момент. Она могла бы прервать разговор, пообещав, что все объяснит чуть позже. Но она решилась, зная, что, возможно, ей придется испытать разочарование, но все же надеялась, что Луиджи не отречется от нее. «Я, как и Луиджи, мечтала о любви, — молнией пронеслось в голове Анжелины. — Но это была безнадежная мечта. Зачем вновь лукавить? И как я могу солгать ему, поскольку речь идет о его приемном брате, о мальчике, который носит его фамилию, об Анри де Беснаке?»
Анжелина задула оплавившуюся свечу. Их с Луиджи окружили синеватые сумерки. Где-то стрекотали сверчки, исполнявшие незатейливую ночную песню, столь привычную, что на них никто не обращал внимания.