Александр. 1918 год
В погребе было сыро, пахло сгнившей картошкой. Сброшенный вниз Саня кубарем скатился по земляной лестнице, больно стукнулся о край старой бочки. Он плакал от горя и беспомощности столько, сколько хватило сил. Перед крепко зажмуренными глазами проходила вереница лиц: отец, мама, дед, Аленка, одноглазый Ефимка, Чудо… Чудо не оставлял его в покое даже в стылом сумраке погреба. Он называл отца братом… А отец знал его имя… Про то, что у отца был старший брат, Саня знал. Дед рассказывал, что тот пропал без вести еще до Саниного рождения, а отец с мамой никогда не упоминали его имени, точно его и не было вовсе. Во всей этой скрытности была какая-то тайна. Но разве же он мог предположить, что тайна окажется такой страшной! Что его родной дядя станет братоубийцей, как Каин…
Когда в Санину темницу заглянули розовые закатные лучи, слезы высохли. Он больше не плакал, чутко прислушивался к тому, что происходило снаружи. В вентиляционное окошко залетали обрывки фраз, скрип плохо смазанных колес, всхрапывание лошадей. Саня оглядел погреб. Добраться до окошка можно было, только лишь вскарабкавшись на пирамиду из дубовых бочек. Конструкция получалась шаткой, поломанные напольные часы выглядели надежнее, но сдвинуть их с места у Сани не получилось. К счастью, бочки оказались крепкими, и Санин вес выдержали. Он привстал на цыпочки, выглянул в окошко.
На заднем дворе стояла запряженная гнедой кобылой телега. Чем она была нагружена, разглядеть не получалось из-за накинутой сверху рогожи. У телеги дежурили два красноармейца, туда-сюда сновал ненавистный Ефимка. Похоже, что телега готовится к отправке, и Сане казалось, что он знает, что спрятано под рогожей.
От стояния на цыпочках ноги свело судорогой, и Саня уже собрался спускаться, когда увидел Чудо…
Под руку с ним шла мама. Шла медленно, пошатываясь, словно пьяная. Ее густые волосы были распущены, и Сане никак не удавалось увидеть ее лицо.
– Мама! Мамочка! – закричал он, из последних сил цепляясь руками за край оконца.
Мама не остановилась, лишь медленно повернула голову в его сторону. Взгляд у нее был пустой, как у фарфоровой немецкой куклы, что жила на каминной полке в гостиной…
Чудо лишь на мгновение замедлил шаг, заговорщицки подмигнул Сане, помог маме взобраться на телегу, сам лихо взлетел в седло.
– Куда вы ее?! Мама!
Пирамида из бочек зашаталась, Саня рухнул на земляной пол…
Ночь наступила внезапно, точно кто-то закрыл окошко черной заслонкой. В погребе воцарилась кромешная тьма. Саня лежал на спине, прислушиваясь к суетливой мышиной возне. Мысли в голове роились испуганные и бестолковые, ушибленный бок болел.
Этот звук отличался от остальных. Не то шорох, не то скрежет слышался где-то совсем рядом. Саня вскочил на ноги, закусил губу, чтобы не закричать от боли в боку. Звук шел из недр старых часов. Едва Саня коснулся резной дверцы, как темноту прорезала тонкая полоса света. Свет был неяркий, красноватый, как от лучины.
– Санька, ты здесь? – Голос деда доносился, словно из ниоткуда. – Не бойся, это я.
Дверца часов бесшумно распахнулась, и в неровном свете факела он увидел деда.
– Живой! Слава тебе, господи! – Дед обнял Саню за плечи, прижал к себе. – Что ж ты за неслух такой?!
– Дед, он убил отца. – Саня всхлипнул. – Я пытался, но ничего не смог сделать… А маму куда-то увез…
– Давно увез? – Дед успокаивающе гладил его по волосам.
– Не знаю, сегодня вечером. Наверное, не очень давно… Посадил на телегу, я думаю, там драгоценности… Он хочет перевезти их в другое место… – Саня захлебывался слезами. – Зачем ему моя мама, дед?!
– Тише. – Дед подтолкнул его к образовавшемуся проходу. – Пойдем, Санька, мало времени у нас. По пути все расскажешь.
Они шли по самому настоящему подземному ходу, и на какое-то мгновение от удивления Саня позабыл о своем горе.
– Это Андрей, твой отец, построил, – сказал дед, словно прочтя его мысли. – Как чувствовал, что когда-нибудь пригодится. Хорошо, что тебя в погребе заперли, а не в сарае. Дольше бы пришлось провозиться.
Когда они наконец выбрались на поверхность, в лесу царила глухая, беспросветная ночь. Дед замер, прислушиваясь.
– Туда! – сказал, крепко ухватив Саню за руку. – К ведьме он пошел, к матери своей. Плохо это. Очень плохо. Хоть бы успеть…
По лесу шли медленно. Саня видел, дед еще не оправился от ран и держится из последних сил. До плохого места осталось совсем ничего, когда тишину нарушил топот копыт. Не успели они нырнуть в кусты, как мимо, выбивая из прожаренной солнцем земли столбы пыли, промчалась лошадь с седоком. Ефимка! Летел он так, будто за ним гналась стая чертей, нещадно стегая лошадку плетью.
– Скоро уже. – Дед вышел из укрытия, сказал строго: – Санька, об одном тебя прошу, что бы ты ни увидел, что бы тебе ни примерещилось, оставайся в стороне. Я все сделаю сам. Ясно тебе?
Саня молча кивнул, в душе надеясь, что дед точно знает, что нужно делать.
Луна показалась из-за туч в тот самый момент, когда они вышли на лесную полянку. Увидев растерзанные тела двух красноармейцев, Саня почти не испугался, испугался он другого… В темноте, то тут, то там, зажигались желтые огоньки… Волки медленно, но неуклонно брали их в плотное кольцо.
– Вот и все, Санька, – сказал дед устало. – Ты прости меня, внучек…
Волки подошли близко, так близко, что Саня чувствовал смрадный запах, доносившийся из их щерящихся пастей, видел каждую ворсину на впалых боках, мог протянуть руку и коснуться поблескивающих в лунном свете клыков.
Уже скоро… Саня зажмурился…
Волки медлили. Грозный рык вдруг перешел в заискивающее, почти собачье поскуливание. Саня открыл глаза. Волки, все как один, припали к земле, на брюхах отползали от них с дедом, образуя живой коридор из своих тел.
– Чувствуют, твари… – В голосе деда слышалось облегчение пополам с безмерным удивлением.
– Что они чувствуют? – спросил Саня шепотом.
– Власть над собой чувствуют. Пойдем, не тронут они нас, не бойся.
– Подожди, дед.
Саня застыл над мертвым красноармейцем, прислушиваясь к непонятному, но настойчивому чувству, рождающемуся где-то глубоко внутри, присел на корточки, пошарил рукой по земле.
Нож, дедов подарок, сам лег в ладонь, будто ждал своего законного хозяина. Будто звал. Нашелся!
– Так всегда бывает. – На плечо легла тяжелая дедова ладонь. – Они особенные, всегда возвращаются к тем, кому служат. Пойдем, нет времени.
Саня сунул нож за пазуху, уже не обращая внимания на волков, побрел за дедом.