– Конечно. – Туча вдруг засуетился, чуть отодвинулся от мышки Леси, обнял рыжеволосую за талию. – Ребята, познакомьтесь, это Ангелина, моя… – Он запнулся.
– Невеста, – безапелляционным тоном закончила за него Ангелина. – И пожалуйста, зовите меня просто Линой. Или Ангелом. – Наверное, Гальяно показалось, но она ему подмигнула. Вот ведь оторва! Какой из нее ангел! Угораздило же бедного Тучу.
На лице Матвея читались точно такие же чувства, но он быстро взял себя в руки. Туча ничего не заметил. Дэн улыбался Ангелу-Лине вежливо-равнодушной улыбкой. Примерно так же он приветствовал до этого Алекс.
– Степа, машину в гараж ставить или поедешь еще куда? – Василий подошел к ним незаметно, хитро зыркнул из-под рыжей кудрявой челки, улыбнулся во все тридцать два зуба. – Привет, мужики!
– Ну, здорово, коммерсант ты наш! – Гальяно заключил парня в отеческие объятия. – Вымахал-то как!
– Мамка хорошо кормит. Попробуй тут не вымахать.
– Ты остался здесь? Не уехал?
– Учусь в области на последнем курсе финансово-экономического, а на лето к родителям на побывку приехал. Степану вот помогаю по мелочи. – Василий посмотрел на Тучу почти с обожанием.
– Не по мелочи, не скромничай, Василий, – усмехнулся тот. – Башковитый парень, после учебы думаю его к себе на работу взять. Мне нужны вот такие, башковитые.
– Башковитые всем нужны. – Гальяно кивнул, посмотрел украдкой на Мэрилин. Она снова надела очки, и теперь было не понять, куда она смотрит и о чем думает. Но здесь, на жаре, в плотном черном платье ей явно было тяжело. Пора бы Туче приглашать всю честную компанию в дом.
Точно подслушав его мысли, Туча виновато улыбнулся, сказал, обращаясь исключительно к дамам:
– Девушки, вы идите в дом. Жарко здесь. А мы с ребятами следом…
Мэрилин направилась к дому, словно ждала команды, мышка Леся послушно потрусила следом, и только Ангел-Ангелина строптиво фыркнула, прежде чем неспешной походкой продефилировала к крыльцу. Да, попал Туча. Точно попал…
Они еще немного постояли на самом солнцепеке, разговаривая обо всем сразу, а потом Туча сказал извиняющимся тоном:
– Ребята, вы идите пока в столовую перекусите, а у меня еще есть неотложные дела. Вечером встретимся и все обсудим. Хорошо? – Он смотрел на них так, словно боялся, что они не останутся до вечера, и Гальяно снова почувствовал неловкость и за себя, и за товарища. Все-таки тринадцать лет давали о себе знать.
– Договорились. – Дэн кивнул. – Встретимся вечером и все обсудим. Нам ведь есть что обсудить. Да, Туча?
Тот ничего не ответил, но по глазам стало ясно – разговор их ждет не из легких.
Как же он ждал этой встречи! Ждал и боялся одновременно. Он всегда стоял особняком, даже в их тесном мире на четверых он далеко не всегда чувствовал себя комфортно, а после того, что сделал отец, после того, как своей единоличной волей обрезал все связывавшие их нити, Туче казалось, что его забыли. Или если не забыли, то поминают недобрым словом, потому что он оказался слабаком, он единственный из них не дошел самой темной ночью до конца, не остановил Лешака, не спас Ксанку, не утешал Дэна. В то время, когда они втроем переживали свое горе и свое взросление, он валялся на больничной койке сначала в райцентре, а потом в дорогущей московской клинике. Поломанная нога болела невыносимо, и загноившаяся рана на щеке ныла и дергалась, но Туча был рад этой боли, принимал ее как наказание за слабость и трусость, за свое неумение идти до самого конца. Может быть, поэтому ни колено, ни рану так и не удалось залечить до конца. На щеке остался некрасивый шрам, а колено, несмотря на ряд проведенных операций, продолжало беспокоить, отзывалось ноющей болью на малейшие нагрузки и смену погоды.
А еще Туча стремительно худел. Он не отказывался от еды сознательно. Все происходило само собой. Процесс, начавшийся еще в лагере, продолжился уже дома, на радость отцу и к мрачному удовлетворению самого Тучи. Как-то незаметно для себя из зала для лечебно-восстановительной физкультуры он переместился в тренажерный зал, а ровно через год набил морду Юрке Измайлову. Набил за дело, хотя теперь уже не мог вспомнить, за какое. После самой темной ночи многие вещи, которые раньше пугали и ставили в тупик, стали казаться Туче мелкими и незначительными. Юрка тоже стал мелким и незначительным. Обыкновенный пакостник, о которого даже руки марать не хочется.
Из-за проблем со здоровьем и постоянных вояжей по больницам школу Туча окончил на год позже остальных. Отец, не оставлявший надежду увидеть сына в роли политика, уже застолбил ему место в МГИМО, но тот решил иначе. Он поступил в Кембриджский университет на факультет истории искусств и науки. Сейчас уже не важно, чего это ему стоило и какую битву пришлось выстоять в борьбе за право решать самому, но неожиданно для Степана, да и, наверное, для себя самого отец вдруг сдался.
– Хочешь быть самостоятельным, будь! – Он смотрел на Тучу с уже давно привычным снисходительным прищуром. – Только коль уж так, то до самого конца. Денег я тебе дам только на первое время, а дальше, извини! Свобода так просто не дается.
Степка знал, что свобода так просто не дается, поэтому не испугался. Выжил, адаптировался, приспособился. Начал подрабатывать сначала в маленькой реставрационной мастерской, потом в антикварном магазине, а потом, уже к самом концу обучения, открыл свой собственный магазинчик «особенных вещей».
Его дар находить и видеть особенные вещи с каждым прожитым годом становился все сильнее. Так под слоем никому не интересной бездарной мазни он безо всяких подручных средств смог рассмотреть шедевр Ван Дейка, а в старой, покрытой паутиной трещин, пылящейся на свалке развалюхе увидеть двухсотлетний шкаф из мореного дуба. Вещи открывали ему свою природу, разговаривали с ним, с готовностью отдавались в его с каждым годом становящиеся все более ловкими и умелыми руки. Благодаря этому дару на родину Туча вернулся если не богатым, то весьма состоятельным и независимым человеком. Теперь, когда Степан точно знал, чего хочет, он мог жить в свое удовольствие, не оглядываясь на отца. И он жил так почти пять лет, приумножая своими собственными руками созданное богатство, радуясь своей тихой и незаметной жизни, почти не общаясь с отцом.
Так было до тех пор, пока отец не заболел. Он приехал к Туче сам, чего никогда раньше не делал. Все еще моложавый и статный, но в каждой черточке его лица уже притаился страх.
– Я болен, – сказал отец, усаживаясь в привезенное из Лондона антикварное кресло и закуривая сигару. Раньше он никогда не курил, берег здоровье.
Туча не хотел ничего слышать про болезнь отца, но приготовился слушать.
– Ты займешь мое место.
– Нет.
– Ты займешь мое место, хочется тебе того или нет! – Отец хмурился.
– У меня свой бизнес.
– Уже нет, я оформил завещание. Теперь у тебя не только твой, но и наш бизнес.