— Я очень тронут вашим доверием, но это решение преждевременно. У нас нет положительных сведений о кончине маркиза Писарро, которому я стольким обязан. Я ни в коем случае не могу превышать свои полномочия. Сожалею, дорогие друзья, но я не могу принять ваше предложение, хоть это для меня и огромная честь.
Как только капитаны ушли, Педро объяснил мне, что это был хитрый защитный маневр, чтобы его потом не обвинили в том, что он предал маркиза, но он уверен, что его друзья предложат ему этот пост еще раз. Действительно, скоро члены совета возвратились с письменным прошением, подписанным всеми жителями Сантьяго. Они ссылались на то, что мы находимся очень далеко от Перу и еще дальше от Испании, практически без сообщения, отрезанные от всего мира, поэтому они умоляют Вальдивию стать нашим губернатором. Они в любом случае просят его занять этот пост вне зависимости от того, умер Писарро или нет. После того как они повторили свою просьбу три раза, я шепнула Педро, что не стоит больше заставлять себя просить, потому что его друзьям это может наскучить и тогда они изберут кого-нибудь другого: как мне было известно из сплетен, которые доносили мне индианки, несколько уважаемых капитанов были бы счастливы занять губернаторский пост. Тогда Вальдивия соблаговолил согласиться: раз все его просят, он не может противиться, глас народа — глас Божий, он покорится общей воле, чтобы еще усерднее служить его величеству. Был составлен соответствующий документ, который охранял Вальдивию от всех возможных обвинений в настоящем и будущем, и, таким образом, в Чили появился первый губернатор, который к тому же был избран народным решением, а не назначен королевским указом. Вальдивия сделал Монроя своим заместителем, а я сделалась Губернаторшей, с большой буквы, потому что так меня звали люди целых сорок лет. В практическом отношении это было скорее не честью, а огромной ответственностью. Я стала матерью всему нашему небольшому поселению и должна была неусыпно радеть о процветании каждого его жителя, начиная от Педро де Вальдивии и заканчивая последней курицей на птичьем дворе. У меня не стало ни минуты покоя: я постоянно должна была заботиться о повседневных мелочах — о еде, одежде, посевах, животных. К счастью, мне никогда не нужно было больше трех-четырех часов сна в сутки, так что у меня было больше времени на работу, чем у других людей. Я лично познакомилась с каждым солдатом и янаконой, выучила их имена и уверила, что двери моего дома всегда открыты для них и я готова выслушивать все их печали. Я заботилась о том, чтобы никого не наказывали несправедливо или слишком сурово, особенно индейцев; Педро доверял мне в этом деле и в основном выслушивал мое мнение, прежде чем вынести тот или иной приговор. Думаю, что к тому времени большинство солдат простили меня за трагический эпизод с Эскобаром и стали уважать, потому что многих я лечила от ран или лихорадок, всех кормила с общего стола и помогала обустраивать жилища.
Слухи о смерти Писарро оказались ложными, но пророческими. В тот момент в Перу еще было все более или менее спокойно, но спустя месяц небольшая группа «чилийских оборванцев», то есть бывших участников экспедиции Альмагро, ворвалась во дворец губернатора и зарезала его кинжалами. Пара слуг попытались защитить его, а придворные и караульные бежали через балконы. Жители Сьюдад-де-лос-Рейес не жалели о смерти своего губернатора, они были сыты по горло бесчинствами братьев Писарро, и меньше чем через два часа место губернатора занял сын Диего де Альмагро, неопытный юноша, у которого за день до того не было ни гроша даже на еду, а тут он вдруг сделался властелином огромной империи. Когда спустя несколько месяцев известия об этом дошли до Чили, право Вальдивии на губернаторский пост уже никто оспорить не мог.
— Ты действительно ведьма, Инес… — прошептал в ужасе Педро, узнав эту новость.
Зимой враждебные настроения индейцев долины стали очевидны. Педро распорядился, чтобы никто не покидал город без серьезной причины и должного сопровождения. Мои встречи со знахарками и посещение индейских рынков закончились, но Каталина, думаю, поддерживала контакты с окрестными деревнями, потому что ее тайные ночные исчезновения продолжались. Сесилии доложили, что Мичималонко готовится напасть на нас и, чтобы воодушевить своих воинов, пообещал отдать им всех коней и женщин Сантьяго. Его войско постоянно росло; шесть токи со своими людьми уже стояли лагерем в одной из пукар — так назывались его крепости, — ожидая подходящего момента, чтобы начать войну.
Вальдивия выслушал все, что смогла рассказать Сесилия, посоветовался с капитанами и решил взять инициативу в свои руки. Оставив большую часть солдат защищать Сантьяго, он вместе с Альдерете, Кирогой и отрядом из лучших солдат выступил, чтобы сразиться с Мичималонко на его территории. Пукара представляла собой сооружение из глины, камня и дерева и была окружена частоколом из стволов деревьев. Крепость выглядела так, будто была построена на скорую руку, в качестве временного укрытия. Кроме того, она находилась в уязвимом и плохо защищенном месте, так что испанские солдаты без особых сложностей смогли подойти ночью и поджечь ее. Они поджидали снаружи, когда индейцы, задыхаясь от дыма, начнут выбегать, и убили внушительное их количество. Индейцы быстро были разгромлены, и наши взяли в плен несколько касиков, в том числе Мичималонко. Их привели в город пешком, привязанными к седлам капитанов, которые тащили пленников за своими конями. Вожди были потрепаны и оскорблены, но сохраняли высокомерие. Они бежали рядом с конями без тени страха или усталости. Это были невысокие, хорошо сложенные люди с мускулистыми, но изящными ногами и руками, крепкими спинами и широкой грудью. Их длинные черные волосы были сплетены в косы и перевязаны цветными лентами, лица раскрашены желтой и синей краской. Я знала, что Мичималонко больше семидесяти лет, но в это трудно было поверить, потому что у него все зубы были на месте, а тело крепкое, как у юноши. Мапуче, если не умирают от несчастных случаев или на войне, могут прожить, сохраняя прекрасную форму, больше ста лет. Они очень сильны, храбры и смелы, способны переносить страшные холода, голод и жару. Губернатор приказал заковать пленников в кандалы и поместить в хижину, назначенную под тюрьму; капитаны намеревались пытать их, чтобы выяснить, нет ли все-таки в этой области золота, на случай если Витакура соврал.
— Сесилия говорит, что мапуче пытать бесполезно, вы не заставите их говорить. Инки пытались делать это множество раз, но под пыткой не раскалываются даже их женщины и дети, — сказала я Педро тем вечером, пока он снимал с себя доспехи и одежду, перепачканную в засохшей крови.
— Значит, токи будут просто заложниками.
— Говорят, Мичималонко очень горд.
— Теперь, когда он в цепях, его гордость недорого стоит, — отозвался Педро.
— Если его нельзя заставить говорить силой, может, он заговорит из тщеславия. Ты же знаешь, как ведут себя некоторые мужчины… — подсказала я.
На следующий день Педро решил допросить вождя Мичималонко таким необычным способом, что никто из его капитанов не мог понять, чего он добивается. Прежде всего он приказал, чтобы с вождя сняли путы и отвели в отдельное помещение, подальше от других пленников, где три самые красивые индианки из моих служанок его помыли и одели в чистую и красивую одежду, подали столько еды и мудая, сколько он смог съесть и выпить. Вальдивия приставил к нему почетный караул и принял в украшенной флагами зале городского совета, окруженный своими капитанами в начищенных до блеска доспехах и с плюмажами самых изысканных цветов. Я тоже присутствовала там и была одета в бархатное платье аметистового цвета, единственное, которое у меня было, — все остальные я выбросила по дороге, где-то далеко на севере. Мичималонко окинул меня оценивающим взглядом; не знаю, узнал ли он во мне ту воительницу, которая однажды встретила его со шпагой в руках. В зале поставили два одинаковых стула: один — для Вальдивии, а другой — для токи. У нас был толмач, но мы уже знали, что мапудунгу непереводим, потому что это поэтический язык, который создается в процессе говорения; слова меняются, влияют друг на друга, соединяются, распадаются — это чистое движение, именно поэтому писать на этом языке невозможно. Если стараться переводить с этого языка слово в слово, то не понятно ровным счетом ничего. В лучшем случае толмач мог передать общий смысл произнесенной речи. Торжественно и с глубоким почтением на лице Вальдивия выразил свое восхищение храбростью Мичималонко и его воинов. Токи ответил такой же изящной вежливостью, и так, осторожно переступая от лести к лести, Вальдивия повел касика по дороге переговоров, в то время как капитаны взирали на эту сцену в крайнем изумлении.