Йоте что-то промычал, и я убрал ладонь с его рта.

– Я ему не отец, – выдохнул он.

Старик сжался в комок и дрожал от напряжения. Он не отрывал взгляда от телевизора, но вряд ли воспринимал, что происходит на экране.

– Но так там написано, – настаивал я.

– Это неправда, – прошептал Йоте.

Он сжал челюсти и снова отвернулся к окну. В уголке правого глаза блестела скупая слеза – неудивительно, что слезные железы Йоте Сандстедта атрофировались.

Такие люди не плачут.

Между тем я вошел в азарт. В одном фильме я видел, как мучитель заставил истязуемого говорить, схватив его за мошонку. Я оглядел Йоте Сандстедта. Ничего похожего на мошонку в его штанах не просматривалось. Старик едва не закричал, когда я запустил ладонь туда, где она должна быть, поэтому я быстро вытащил руку и снова зажал ему рот.

– Говори! – велел я.

Йоте кивнул, и я снова убрал ладонь с его губ.

Старик театрально вздохнул:

– Вы ничего не понимаете. Тогда были совсем другие времена.

– То есть ты мог вытворять что заблагорассудится?

– Нет, но я сделал то, что посчитал правильным.

– И обошел закон, это хочешь сказать?

– Сейчас тебе легко говорить. Знал бы ты, каково нам тогда приходилось.

– Что ж, я готов выслушать.

– Ты не жил в то время.

– Давай по делу, а?

– Вы, молодежь, такие нетерпеливые. Но… Айне приходилось несладко.

– Айне?

– Его матери. Ей было семнадцать, когда она родила мальчика. А в одиннадцать Эверт впервые ее взял.

– Что еще за Эверт?

– Ее отец.

Должно быть, вид у меня в эту минуту был действительно идиотский. Старик улыбался, наслаждаясь моей реакцией.

– Не ожидал, да?

– То есть этот Эверт…

– И отец, и дед Герта-Инге одновременно.

На экране беззвучно плакал мальчишка в ярком полосатом костюме и с торчащими в разные стороны волосами. Создавалось впечатление, что, рыдая, он сорвал себе голос.

– Айна была красавицей и любила праздники. Я был частым гостем в ее доме и не стыжусь того, что частенько ложился с ней в постель. Секс нравился Айне не меньше, чем выпивка. – Йоте Сандстедт разговорился. Больше мне не нужно было его подгонять. – Эверт устроил так, что в церковных книгах стояло «отец неизвестен», но Айне это не нравилось. Не то чтобы она очень любила малыша, однако считала, что у ребенка должен быть отец. В общем, мне пришлось кое на кого нажать, чтобы отцом записали меня.

– Великодушно, – похвалил я.

– После Айна больше не требовала от меня ни денег, ни подарков.

– А люди что, неужели молчали?

– Айна вбила в голову сыну то, что хотела. Она все еще надеялась создать настоящую семью, но так и не смогла заставить себя жить с одним мужчиной. В конце концов ее муж не выдержал. Он был официантом. В «Грипсхольме», если я правильно помню, а потом уехал в Америку. Больше о нем ничего не слышали. Мне кажется, он любил мальчика.

– Но об этом человеке вообще ничего нет в бумагах, – удивился я.

– И кому от этого плохо?

– Мальчику, Герту-Инге.

– Все шло своим чередом, пока ты не вмешался. Чего ради? – недоумевал Йоте.

– Правды.

Старик вздохнул:

– Кому она нужна?

– Разве ты не знаешь, чем сейчас занимается Герт-Инге?

– Он много работает, – ответил старик. – Больше, чем другие, поэтому устроил свою жизнь лучше многих.

– И развлекается тем, что бьет розгами женщин, ты в курсе?

– Теперь да.

– Неужели у тебя раньше не возникало подозрений? Помнишь, мы говорили о Бодиль Нильссон? – (Йоте молчал.) – Тебе не приходило в голову, что это сделал Герт-Инге?

Он вздохнул и снова посмотрел в окно. Снаружи совсем стемнело. Передача о моде закончилась, и теперь на экране распинался повар в белом колпаке.

– Даже если и так, – услышал я голос Йоте. – Это хулиганская выходка, не более. Он не мог найти подход к девушкам…

– …и стал отлавливать их по округе и пороть розгами, – закончил я его мысль.

– Но ведь от этого никто не умер?

– И поэтому ты наплевал на расследование.

– Здесь нечего было расследовать.

– И потом, – продолжал я, не обращая внимания на его оправдания, – ты ошибаешься, если считаешь, что никто не умер. Убиты по крайней мере три женщины, а может, и больше.

– Но этого я действительно не знал.

– И сдается мне, твой «мальчик» имеет к этому самое непосредственное отношение.

Йоте Сандстедт впервые посмотрел мне в глаза. Он молчал.

– Я не прощаюсь. – Я поднялся со стула. – Возможно, в следующий раз тебе предстоит беседовать с инспектором криминальной полиции Эвой Монссон. А до ресепшена и сам доковыляешь, если понадобится.

С этими словами я схватил шнур и выдернул звонок для вызова персонала.

Оставив Йоте наедине с кричащим телевизором, я вышел во двор и по аллее направился к своей машине. Было совсем темно, и я никого не видел. И надеялся, что никто не видит меня.

Дома Арне готовил мешанину из остатков недоеденных в обед колбасок, лукового соуса и картофельного пюре. Я рассказал ему, как провел день, не упомянув лишь о расправе, которую учинила мне Эва в полицейском участке. Если Арне и впечатлил мой монолог, виду он не подал.

– Здесь всегда творилось черт знает что, – подытожил старик, убирая посуду.

Потом настал черед кофе и коньяка, и настроение Арне поднялось.

Глава 51

Мальмё, ноябрь

Он был так ошеломлен, когда женщина схватила его за руку, что чуть не упал на раскрытую дверь машины.

– Простите, не хотела вас пугать, – рассмеялась она.

А он не просто потерял равновесие – он лишился дара речи.

Он помнил ее красивой, но не настолько. И теперь, глядя ей в лицо, узнавал каждую деталь: коротко остриженные светлые волосы, улыбку, манеру говорить.

– Вы меня помните? – спросила она, и он кивнул. – Вот и отлично. А я припарковалась неподалеку и вдруг узнала вашу машину. Теперь вижу, что не ошиблась. Решила поздороваться с вами. Я что, действительно так вас напугала?

Он молча замотал головой. Что он должен был ответить?

День выдался солнечный, но ветреный. Ее волосы разлетались в разные стороны.

Ему захотелось к ним прикоснуться, схватить ее, вцепиться, но что потом? Примерно то же было с Катей Пальм, которую он любил, как и эту женщину. Но Катя, в отличие от Лизен, его не замечала.