– И девушку с бензозаправки, скорее всего, убил он. Не забывай об этом.
– Тебя это, похоже, тоже не слишком волнует, иначе давно бы рассказал мне все.
Она была права.
– Но у вас должна быть связь с Интерполом, – продолжал я. – Бергстрём наверняка действовал не только в Южной Африке. Может, где-нибудь еще пропадали женщины, как Катя Пальм, или кто-то порол розгами автостопщиц… Бергстрём, похоже, много путешествует.
– Лично я впервые о нем слышу.
– Я тоже ничего о нем не знал, пока не обратился к «Гуглу». И тут оказалось, что он владелец множества предприятий…
– Это не преступление.
– Но почему… Разве ты не видишь общей картины?
– Я вызову тебя на допрос, если не угомонишься.
– Ты меня подозреваешь? – Я подвинулся к столу и принялся собирать свои бумаги. – Думаю, тебе они больше не нужны.
– Нет, оставь.
– О’кей.
– И фильм. Или у тебя на него эксклюзивное право?
– Пришлю его тебе на мобильный.
Она кивнула. Я вяло улыбнулся:
– Знаешь я читал, что полицейские прикладывают телефонный справочник к лицу допрашиваемого, а затем уже бьют, чтобы не оставлять следов. Но твой метод…
– Оставь свои дурацкие шутки, – перебила меня Эва. – Ты можешь быть милым и остроумным, но это не мешает тебе врать.
– Что ты собираешься делать?
– Понятия не имею.
– Будешь держать меня в курсе?
– Я ничего не решила.
– Хорошо… Прости, я вел себя как идиот.
– Можно сказать и так.
– Я сам позвоню тебе, если ты не против.
Эва скривилась, а потом поднялась и проводила меня до выхода.
– Что у нее было на голове? – спросила она.
– У кого? – не понял я.
– У польки.
Она улыбнулась, а я пожал плечами.
Вне сомнения, это был сигнал к примирению.
Я почему-то не сомневался, что Лизен Карлберг закажет салат. Однако в ресторане в Сканёре, где мы встретились, она попросила стейк с луком. Я так растерялся, что заказал себе тыквенный суп. Надо сказать, я терпеть не могу супы, если они не французские и не прибыли последним самолетом из Марселя. И уж тем более ненавижу тыкву.
Когда официантка поставила перед нами по бокалу лимонной воды со льдом, Лизен Карлберг внимательно посмотрела на меня.
– Не хочу показаться бестактной, – заговорила она, – но вы всегда так выглядите? Такое впечатление, что у вас свинка.
– Был у стоматолога, – ответил я. – Воспаление корневого канала. Мне положили обезболивающее.
– Разве вы лечите зубы не в Стокгольме?
– Это было срочно.
Она кивнула, будто удовлетворившись моим объяснением.
День выдался хмурый. Выглянувшее солнце зашло за тучи. Поэтому мы сидели в уютном внутреннем зале с высокими свечами на столах.
Мы встретились с Лизен в галерее «Гусь», и она предложила пообедать в ресторане «Йестес». Похоже, она была здесь постоянным посетителем, потому что знала весь персонал, а официантку назвала по имени, Перниллой.
То, что я успел прочитать о Лизен, оказалось правдой: образованная и воспитанная девушка из богатой семьи. При этом я не заметил ни высокомерия, ни надменности. Она была длинноногой, как фотомодель, но не такой тощей. Пышные светлые волосы коротко острижены. Узкие коричневые брюки заправлены в более светлые сапожки. Ослепительно-белая блуза и зеленый жилет удачно диссонировали с красным жакетом. Лизен чем-то напомнила мне американскую актрису Гвинет Пэлтроу – никогда не знал, как правильно произносится ее имя.
Тыквенный суп оказался совсем не плох, но когда я увидел, с каким аппетитом Лизен поедает говяжий стейк и картошку с жареным луком, чуть не предложил ей поменяться тарелками.
Мы немного поговорили об искусстве, которое продается, и я высказал мысль, что назвать его искусством можно лишь с известной долей условности.
– Как посмотреть, – заметила Лизен. – То, что для одного искусство, другому может показаться бессмыслицей. Вас, насколько я поняла, Рауль Шекль не впечатлил?
– Меня впечатлили цены. А такие картины, мне кажется, я бы смог намалевать и сам.
– Однако не намалевали. Если мне предлагают девяносто пять тысяч за черное полотно, с какой стати мне отказываться?
Я согласился.
– У вас, наверное, много картин в доме?
– Совсем нет, – возразила Лизен.
– Но такого не бывает. А фотографии, газетные вырезки?
– Да… Боксеры и все связанное с боксом.
– Это тоже искусство, – философски заметил я.
Лизен позвала официантку:
– Мы хотим кофе, Пернилла.
Когда Пернилла принесла кофе, Лизен перевела разговор в другое русло:
– Вам, я слышала, тоже порезали шины?
– Да, но есть еще кое-что.
На этот раз я сумел изложить свою длинную историю быстро и доходчиво, поскольку лишь час назад рассказывал ее инспектору Эве Монссон. Тем не менее, прежде чем я замолчал, мы дважды успели наполнить чашки.
Лизен, казалось, не верила ни одному моему слову, а когда я под конец выложил на стол фотографии Герта-Инге Бергстрёма, у нее вытянулось лицо.
– Вы узнаете этого мужчину? – спросил я, хотя это было излишне.
Глаза Лизен Карлберг наполнились слезами.
– Что… что за бред… – прошептала она. – Он был таким…
– Каким? – не выдержал я.
– Любезным, приветливым, предупредительным.
Я кивнул:
– Не знаю, что Бергстрём против вас имеет, но думаю, он планировал поступить с вами, как с предыдущими жертвами. А уж почему именно вы и как он на вас вышел… Виделись с ним раньше? – (Лизен Карлберг покачала головой.) – Но ваша ассистентка утверждает, что Бергстрём заходил в галерею и спрашивал вас накануне того, как вам прокололи шины.
Лизен кивнула:
– Да, она говорила, но я никогда не встречалась с мужчиной, который отвез меня в Хелльвикен.
– Что же его заставило переменить намерения, как вы полагаете? – (Она пожала плечами.) – Вспомните, о чем вы разговаривали.
– Ничего особенного, – ответила Лизен, – о шинах, картинах, погоде… Тогда у нас выставлялся Рагнар Глад.
Я достал мобильник и наушники и поставил ей фильм.
Досмотрев последние кадры, Лизен залилась слезами. Она взяла салфетку, которая лежала у нее на коленях, и промокнула глаза.
– Не знаю, на каком языке они разговаривают, но голос точно его.