– Зато мы… – Человек осекся и наконец поднял веки.
Долгов невольно отшатнулся. Маринка тоже отступила на шаг, увлекая за собой притихшую Ветку.
При слабом свете факела метка была особенно хорошо заметна. Расширенный зрачок правого глаза явственно мерцал мутно-янтарным кругляшком, а от него по всей роговице расползлись бледные желтоватые прожилки. Пугающий взгляд незнакомца был наполнен той смесью отвращения и зависти, которую испытывают прокаженные к здоровым.
Около двух недель назад плазмоиды принялись клеймить людей очень необычным способом: впрыскивать в стекловидное тело правого глаза безвредное для организма устойчивое фосфорсодержащее соединение. Каждая такая метка отличалась индивидуальным спектром – своеобразным кодом, по которому твари могли различать людей. Сам процесс маркировки был абсолютно безболезненным: плазмоид выстреливал из себя едва заметный жгутик, и человек моментально слеп на один глаз. И с этой минуты он переставал быть для агрессоров безликой особью. Зрачок приобретал окраску, которая могла варьироваться от темно-зеленой до ярко-желтой.
Человек становился отличим от других.
По разнящимся данным за полмесяца было помечено от трех до пятнадцати процентов населения планеты.
С одной стороны, маркированные не подвергались никаким особым нападкам со стороны плазмоидов, их поведение совершенно не изменилось, они не превратились в зомби, не стали убивать себе подобных или совершать диверсий, а с другой – все понимали, что теперь эти люди стали носителями маячков, этаких бомб замедленного действия, которые неизвестно когда и, главное, как рванут. Или не рванут.
Меченые в считанные дни превратились в когорту потенциально опасных изгоев общества. Местами их просто избегали, сторонясь, словно заразных, а кое-где устраивали настоящий геноцид. Наш мир всегда был беспощаден по отношению к всякого рода отщепенцам… Вскоре дошло даже до того, что любой человек в темных очках стал вызывать у окружающих подозрения.
Намерения же плазмоидов так и остались загадкой.
То ли они пытались разделить человечество на два враждующих лагеря, то ли просто создавали систему идентификации, то ли вовсе преследовали абсолютно иные цели, понятные лишь им самим.
Максим был уверен только в одном: ни в коем случае нельзя допустить, чтобы заклеймили их с Маринкой…
– Ты тут не один? – спросил он у меченого.
– Уходите, – тихо повторил тот, поднимаясь на ноги и не отводя жуткого взгляда от Долгова. – Вас здесь не примут. Простите, что напал на вас, я думал, вы из тех… Из местных, которые приходят изо дня в день, чтобы забирать наших курей. Бьют нас. Издеваются над мечеными женщинами и детьми… И хоть вы – не они, все равно уходите.
Максим дернул плечами, поправляя рюкзак.
– Снаружи стемнело. Нам нужно переночевать, поэтому никуда мы не уйдем, – твердо сказал он. – Покажи место, где здесь можно развести костер и отогреться. У меня дочь четырехлетняя…
– Завтра мне уже пять, – напомнила неожиданно расхрабрившаяся Ветка, высовываясь из-за ноги отца.
Мужчина уставился на нее, словно только теперь обнаружил, что, кроме него и Максима, рядом есть еще кто-то. Он вдруг сделал несколько глотательных движений кадыком и зажмурился. Янтарный зрачок на время потух.
Ветка снова спряталась за отца.
– Хорошо, – решительно произнес мужчина спустя минуту. И вновь умолк, будто прикидывал что-то в уме. Свет от факела высвечивал его подергивающуюся щеку, обезображенную шрамом.
– Что хорошо? – осторожно спросил Долгов.
– В этом коллекторе только одно место, где есть приличная вытяжка, чтобы устроить костер. Там, где живем мы. Мы ведь живем здесь уже неделю… С тех пор, как местные прогнали нас из деревни.
– Но ты говорил, что они сами приходят, чтобы забирать курей? – удивился Максим.
– Сволочи! – с неожиданной яростью воскликнул мужчина. – Они все – сволочи! Не плазмоиды! Люди! Плазмоиды только пускают кровь… А человек, как подлая акула, добивает жертву!
– Успокойся!
– Мы забрали своих курей, чтобы было что пожрать, а они приходят и грабят! Если бы я поблизости нашел рабочий трансформатор помощнее, то пустил бы по колючке на входе такой ток, чтобы кого-нибудь из этих стервятников спалило к чертовой матери…
Мужчина вновь замолк. В тоннеле повисла тишина, нарушаемая только потрескиванием издыхающего факела и сопением Ветки.
– Веди нас в то место, где можно развести костер, – нарушил молчание Долгов. – С тобой или без тебя мы придем туда.
Мужчина чиркнул по нему исподлобья янтарным глазом и, отвернувшись, сказал:
– У тебя красивая дочь. Если бы не она, тебе бы пришлось убить меня, чтоб пройти дальше.
Он пнул тупым носком валенка ящик и пошел вперед, в темноту тоннеля.
– Ты уверен, что там будет безопасно ночевать? – подала наконец голос Маринка.
– Больше негде, – отрезал Максим, двигаясь следом за мужчиной. – Без огня мы замерзнем, а здесь действительно вытяжка плохая. Чувствуешь, как копоть от факела уже всю носоглотку забила?
– Тебе не кажется, что ты неоправданно рискуешь, Максим?
– А тебе не кажется, что Ветке пора есть и спать? Предлагаешь ночевать без костра?
– У нас есть палатка и коврики…
Долгов резко остановился и обернулся, чуть не спалив Маринке пламенем факела воротник дубленки.
– Ты хотя бы на миг можешь себе представить, что произойдет, если кто-нибудь из нас подхватит ангину или, того хуже, пневмонию?
– Мы же не…
– А вдруг Ветка заболеет? Где ты ее будешь лечить? Посреди леса в двадцатиградусный мороз?
– Заткнись! – прошипела Маринка, вскипая. – Мы договаривались: при ребенке не обсуждать подобные вещи!
– Вот и не обсуждай! – подбил черту Долгов. – Сегодня мы будем ночевать здесь, с мечеными. Разведем костер, согреемся, поедим нормально. И завтра двинемся дальше. А чтобы тебе было спокойно, я не сомкну глаз до самого утра.
– Тебе нужно выспаться!
– Перебьюсь. Разговор окончен.
Он развернулся и пошел дальше, вглядываясь в темноту, чтобы не потерять из виду спину мужчины в мешковатой куртке. Тот либо не обратил внимания на их с Маринкой оживленный спор, либо не подал виду.
Первое было бы предпочтительней.
– Знаешь, как противно быть полуслепым?
Максим резко обернулся и увидел меченого паренька, неслышно подошедшего сзади и усевшегося на бетонный брус неподалеку от их костерка. На коленке он придерживал полупустую бутылку дешевого портвейна.
– Нет, не знаю.
– Кир. – Паренек усмехнулся и глотнул из горла. – Руки, поди, не подашь?