А в конце прошлой недели эти хомяки провели пикет у посольства США с плакатами «Придите и владейте нами!» и признались, что они, конечно, «хомяки», но одновременно — активисты «Штаба единых действий», объединяющего прокремлевские молодежные движения «Россия молодая» и «Местные». Теперь этот штаб рассылает по поводу хомяков издевательские пресс-релизы, и возразить на них нечего, действительно, бывает трудно отличить провокаторов от креативной молодежи. Случай с хомяками слишком мелкий, чтобы делать какие-то совсем серьезные выводы, но все равно очень показательный. Просто если относиться к политическому протесту как к аполитичному маскараду, он и превратится в маскарад.
Самовыражение — вещь, может быть, важная и нужная, но когда кроме самовыражения ничего нет, когда оно превращается в самоцель — это уже не протест, это просто игра. Делая вид, что можно обойтись без лидеров, идей, реальных требований, Болотная площадь загнала себя в ловушку, в которой ее встретили вот эти чертовы хомяки.
13 июня 2012. У московских протестных настроений есть два агрегатных состояния. Одно — когда улицы оцеплены ОМОНом, митингующих уводят с заломленными за спину руками и развозят по полицейским отделениям на автобусах, которые по уже сложившейся традиции принято называть автозаками. Дубинки, металлические щиты, свирепые комментарии источников в Кремле и возмущенные записи представителей креативного класса в социальных сетях. Типичная фотография — злой омоновец волочит кого-то беззащитного по асфальту.
Второе агрегатное состояние — это когда, наоборот, полиция добра и обходительна, настроение у митингующих хорошее, и все проходит мирно и весело. Тогда и источники в Кремле дают добродушные комментарии, и социальные сети пестрят отзывами в том духе, что это больше было похоже на праздник, чем на митинг, и вообще «мы показали, что нас много». Типичная фотография — вид откуда-то сверху, чтобы было понятнее, как много людей вышло митинговать.
События 12 июня, очевидно, проходят по второй категории. Доброжелательная полиция, никаких задержаний, красивые фотографии, сделанные с высоты, и комментарии официальных лиц в формате дружеского похлопывания по плечу — мол, на этот раз все оказались на высоте, конструктивный диалог, ну и так далее. В этом смысле последний «Марш миллионов» ничем не отличался от предыдущих митингов на Новом Арбате, Пушкинской, проспекте Сахарова, а также от «прогулки писателей», которая, как известно, проходила месяц назад по этому же маршруту, только без митинга в конце.
Виды сверху были такими впечатляющими, настроение митингующих таким хорошим, а полиция такой доброжелательной, что можно даже было забыть и о вступивших в силу поправках к законодательству о митингах, и об обысках 11 июня, и о почти полутора десятках арестованных по делу о майских событиях. «Марш миллионов» был слишком похож на предыдущие протестные митинги, но это только видимое сходство. За те полгода, что Москва митингует, все-таки изменилось гораздо больше, чем может показаться. И дело совсем не в выборах губернаторов, и не в упрощении регистрации партий.
Россия в июне 2012 года отличается от России декабря 2011 года тем, что полгода назад не было драконовских штрафов за митинги, а теперь штрафы есть. Тем, что полгода назад никто не сидел в тюрьме за митинги, а теперь сидит 13 человек — пока 13. Тем, что полгода назад у Ксении Собчак в тумбочках лежали деньги, а теперь не лежат. Тем, что полгода назад журнал «Большой город» мог написать на обложке призыв «Отправьте в отставку обоих», а теперь не может.
Можно долго рассуждать о перспективах протестного движения, но пока оно существует в рамках, отведенных для этого властью, все протестные перспективы зависят только от власти. Аресты, обыски, штрафы, цензура — власть знает свое дело, и протестовать в июне гораздо сложнее и опаснее, чем в декабре. «Марш миллионов» в этом смысле власти очень помог. Он поддерживает иллюзию, что все в порядке, и что пространство для мирного протеста по сравнению с декабрем не изменилось.
11 июня 2012. Борьба с оппозицией кормит и обеспечивает деньгами очень многих людей. Думаю, что в ближайшее время нас ждет усиление антиэкстремистских структур. То есть сотни и даже тысячи людей будут бороться с оппозицией, брать у Путина на это деньги и тратить, тратить, тратить. Конечно, нет людей более заинтересованных в эскалации оппозиционной активности, чем полицейские, следователи, чиновники Кремля — люди, которые борются с оппозицией. Поэтому, думаю, что глобально переживать не стоит. Сейчас все шутят, что, наверное, могут найти куски асфальта. Очевидно, что речь идет о какой-то переписке.
Чему нас учит опыт последнего полугодия: если ничего не найдут из того, что может заинтересовать уголовное следствие, то через неделю-две содержимое дисков, включая интимную переписку, появится на сайте Life news. Поэтому Навальному стоит подготовиться к тому, что фотографии его семьи появятся на известном ресурсе Габреляновых. Думаю, что к полудню все, кто сможет, включая Навального и других, появятся на Пушкинской площади. В Следственный комитет можно опаздывать.
С другой стороны, если вдруг внезапно исчезнут все лидеры оппозиции, это вовсе не значит, что митинг не состоится. Более того, мы помним 6 мая, когда многие публичные медийные персоны, связанные с оппозиционным движением, решили не ходить на Болотную площадь, думая, что там ничего интересного не будет. В итоге без лидеров обычно оказывается интереснее и веселее.
6 июня 2012. Наверное, у меня слабо развито образное мышление, но мне, к сожалению, не хватает фантазии, чтобы уговорить себя, что эти трое мужчин из фракции «Справедливая Россия» воплощают мою надежду на хорошее будущее для моей страны. При этом ни о ком из троих я не могу сказать ничего плохого. С Геннадием Гудковым общаюсь в «твиттере», и он там, как всякий человек за 50, попавший в социальные сети, очень трогательно себя ведет и много смешного пишет. Дмитрия Гудкова вижу на митингах и, кажется, он вполне хороший парень. Илью Пономарева знаю лично лет десять, и тоже ничего плохого сказать о нем не могу — разве что он слишком буржуазен для пролетарского лидера, и мама у него сенатор от Чукотки, но в этом ведь тоже нет ничего плохого.
И при всем при этом я не могу убедить себя, что эти трое парней воплощают мою надежду на другую Россию, в которой не будет всего того, против чего сейчас принято протестовать. Это чувство трудно описать, даже популярная присказка «Не верю» здесь не работает — я ведь верю им, верю, что они вполне искренни в своем отношении к «Единой России» и в желании сорвать принятие драконовских антимитинговых поправок.
И все равно здесь что-то не так. Превращение части «Справедливой России» в оппозиционный авангард — процесс интересный, но к каким-то особенным надеждам не располагающий. Наверное, на наших глазах рождается настоящая оппозиция — та самая, которой нам, вот даже лично мне, не хватало последние десять лет. Я смотрю на Геннадия Гудкова и объясняю себе — это вот его мне не хватало, это без него российская политика казалась мне безвоздушным пространством и выжженной землей одновременно. Смотрю на Илью Пономарева и пытаюсь увидеть в нем политического лидера будущего. Почти получается, но именно почти. Они оказались в «Справедливой России», а могли бы оказаться в свое время в «Единой» — и в случае Гудкова, и в случае Пономарева это была абсолютная лотерея, и при чуть других обстоятельствах Геннадий Гудков вполне мог бы быть на месте Владимира Плигина, а Илья Пономарев — на месте Алексея Митрофанова. А Плигин бы сидел с белой лентой в зале и вносил бы поправки сотнями.