— В смысле, даже сейчас, вероятно, наберется тысяч пять Либби Вэйл, расхаживающих вокруг?
— Скажите лучше, четыре.
— Четыре тысячи?
Снова потеребив ожерелье, Вэйл выложила:
— Я проделала интернет-поиск. Нас ровно четверо во всех Соединенных Штатах.
Тонкая золотая цепочка вокруг шеи Либби выглядела совсем новой. А роль подвески на ней играл старый круглый кусок металла с чем-то вроде древней гравировки.
— Расскажите мне о своем ожерелье, — попросил я.
— Я нашла его, копаясь в лазе в первый день пребывания здесь. Я словно бы вышла на него, была притянута к нему в первую же минуту, как мы свернули за угол. Оно довольно старое, но отношения к Джеку Хоули не имеет. Разве что он обожал играть в регби!
Сняв ожерелье, она отдала его мне. На одной стороне подвески кто-то нацарапал слова: «Я люблю», а с другой было так же нацарапано слово «Регби».
— Насколько оно старое? — поинтересовался я.
— Очень старое, не меньше двухсот лет. Но оно не восходит ко времени Джека Хоули. Я знаю, потому что провела исследование этого вида спорта, и до семьсот пятидесятого года его никто не называл регби.
— А что стало с Хоули?
— Он был схвачен и повешен двадцать пятого марта семьсот одиннадцатого года.
— Вы уверены?
— На сто процентов.
С мыслью о том, как фальсифицировал собственную смерть пару раз, я уточнил:
— Откуда у вас такая уверенность?
— Двое моряков вступили в команду Хоули, когда все ее члены были в увольнении на берегу в Чарльстоне, Южная Каролина. Они выдали Джека властям после того, как целый месяц видели, как он командует кораблем.
— А почему вы уверены, что он не закопал свое сокровище в Чарльстоне?
— Потому что, по словам тех двух предателей, он ни разу не покидал корабль в Чарльстоне. Его схватили в Сент-Олбанс при попытке закупить продукты для перехода до Ямайки.
— Были ли на суде свидетели?
— Его лучшие друзья, Джордж и Мэри Стаут, были вынуждены дать показания. Вопреки собственной воле они опознали Джека и признались, что он поднимался по Литл-Ривер на веслах и останавливался в их владениях. Их дети сказали, что Джек проводил там много времени.
— И вы обыскали этот район?
— Каждый квадратный дюйм. Я уж думала, что добилась своего, когда обнаружила старый колодец на территории, фактически принадлежавшей Стаутам. Но я не ощутила там ни намека на флюиды.
Пару минут мы просидели молча. Потом я заговорил снова:
— А как вы собираетесь объяснить свое исчезновение?
— Когда я буду готова вернуться в общество, попрошу кого-нибудь увезти меня за полстраны отсюда и высадить в лесу близ какого-нибудь города. Добреду до города и скажу, что была похищена, что мне завязали глаза и перевозили с места на место настолько часто, что я не знаю, где была все это время, — ответила девушка. — Мне будут задавать массу вопросов, и я буду немножко путаться, но если я не буду путаться, концы не будут сходиться с концами, правда ведь?
— Помощник шерифа сказал, что вас похитили.
— В фигуральном смысле, а не в буквальном. Когда истинные потомки приехали и поговорили со мной, я решила, что они с ума посходили, но обещала подумать об этом. В тот вечер, одна в своей комнате общежития, я начала шептать свое имя и думать о Хоули. И что-то случилось. Я знаю, что вам это покажется безумием, но я ощутила, как он произносит мое имя. В следующие пару месяцев это происходило несколько раз.
— Вы правы, это кажется безумием.
— Я же говорила…
— А не было у вас в роду случаев сумасшествия?
— Я ни одного не нашла, хотя искала будь здоров, уж поверьте!
— Значит, началось это как охота за сокровищами, а сейчас вы помогаете людям… Если вы хотите огрести большие деньги, почему бы вам не устроить реалити-шоу на телевидении, заработав миллионы?
— Как я уже сказала, я не хочу превращать свою жизнь в паноптикум. Вдобавок я углубилась в свои исследования, и вещи, от которых я прежде отмахивалась, обрели для меня смысл.
— Например?
Либби словно просияла, подхваченная мгновением:
— По-моему, я наткнулась на нечто более ценное, нежели деньги!
— Что же это?
— Секрет моего происхождения.
— В каком смысле?
— Мы все — плоды собственного происхождения, мистер Крид.
— А почему это так важно?
— Ну, я потомок знаменитого пирата, — улыбнулась моя собеседница.
— Джека Хоули.
— Да, Джентльмена Джека, как он предпочитал зваться. И около трехсот лет назад…
Настала моя очередь вскинуть ладонь:
— Я знаю эту историю.
Глаза Либби сверкнули.
— О нет, не знаете!
— Знаю.
— Извините, но нет.
— Может, не во всех деталях, — уступил я, — но, по-моему, я довольно хорошо ухватил суть.
— Уж поверьте, — заявила Вэйл, — вы даже не догадываетесь.
— А по-моему, знаю, — упорно стоял я на своем.
— Ой ли? — лукаво усмехнулась девушка, и из груди у нее вырвался смешок. — Ой ли? — повторила она громче, и после этих слов ее хихиканье все усиливалось, пока не зазвенело по всей крохотной комнатушке, эхом отражаясь от стен.
Лета 1710-го от Рождества Господа нашего…
Корабль был громаден.
С тремя мачтами, двадцатью восемью орудиями и экипажем из пятидесяти семи человек, он нес груз сахарного тростника, лекарств, диких свиней и ямайского рома. Несмотря на водоизмещение более трехсот тонн, судно буквально летело по воде. А какая это была вода! Чистая и прозрачная, с чуть зеленоватым отливом, и когда нос корабля обрушивался вниз, осыпая палубу легкими брызгами, те щипали глаза и казались теплыми и солоноватыми на губах.
Корабль со всех сторон окружали искрящиеся изумрудные воды, простиравшиеся, сколько видел глаз. За кормой дюжина дельфинов резвилась в кильватерных струях, совершая безумные акробатические прыжки и коловращения, к увеселению двадцати двух закаленных членов команды, в данный момент свободных от вахты. Хотя моряки всей планеты считали доброй удачей поделиться своими пайками с лоснящимися тварями морскими, они редко так поступали, потому что пайки эти обычно скудны, и их требуется растянуть надолго. Но именно для этого экипажа царило время изобилия. Трюмы только позавчера были вновь наполнены под завязку, и люди наконец могли себе позволить швырнуть свои зараженные долгоносиком галеты за борт.