Если б только Бог послал ему знамение!
Несколько минут он шагал без особой цели, а потом остановился и огляделся. Жаркий ночной воздух роился москитами и жирными жужжащими хрущами. Летучие мыши и ласточки-касатки метались по небу в диком самозабвении, налетая со всех сторон, чтобы попировать насекомыми.
Пим предположил, что знамение может быть слышимым, а не видимым. Он медленно развернул свое тело, совершив полный круг и чутко прислушиваясь, но расслышал лишь раскаты пьяного хохота, разнообразные проклятья и вскрики нескончаемого сражения на причале да время от времени верещание шлюх, изображающих мнимый оргазм.
Квартермейстеру было бы достаточно любого знака.
Подождав еще минутку, он снова бесцельно побрел по дороге.
По направлению к Сент-Олбанс.
И этим самым изменил ход истории.
Пожелав Джорджу Стауту доброй ночи, капитан Джек Хоули постучал в дверь комнаты, где в ожидании сидела Джоанна. Минутой раньше он был шокирован, увидев, что омерзительная дочурка Джорджа Роуз висит посреди магазина, подвешенная на веревке за ноги.
Гость бросился к ней:
— Ты цела?! Кто это с тобой учинил?
Но едва он приблизился, девочка распахнула глаза и скорчила ему устрашающую рожу.
— Отлично, — проговорил Джек. — Спускайся.
Рассмеявшись, Роуз подтянулась по веревке до самой стропильной балки — пират лишь подивился ее сноровке. Оседлав стропило, она принялась распутывать веревку на лодыжках. Хоули развернулся и направился к спальне, где его ждала Джоанна.
— Лови меня! — крикнула Роуз.
Обернувшись, Джек в ужасе узрел, как этот несносный ребенок рушится вниз. Нырком метнувшись к девочке, он успел подхватить ее перед самым ударом об пол.
Встав на ноги, она отряхнула ладони от пыли и произнесла:
— Ой, спасибо, Генри! — после чего отправилась в постель.
Пират с трудом принял стоячее положение и перевел дух. Он не был набожен, но теперь перекрестился, и когда Джоанна открыла ему дверь, сказал:
— Если тебе нравится вид Регби, лучше держи ее подальше от Роуз. А то еще наложит заклятье, так что тело Регби покроется перьями.
Джоанна хихикнула. Взяв Джека за руку, она поцеловала ее и энергично прижала к груди, открыв его прикосновению все содержимое своей ночной сорочки. Хоули отдернул руку, словно дотронулся до раскаленного камня. Лицо его исказилось от ужаса.
— Пожалуйста, не сердитесь! — проговорила девочка. — Я знаю, что я маленькая, но скоро оно переменится.
— Но… но тебе… — пролепетал моряк, не находя нужных слов.
— Я готова, Генри, — улыбнулась Джоанна. — Это наш час. Я неопытна, но вы меня обучите.
— Ничего подобного я не сделаю, — шикнул на нее мужчина.
Затем он подвел девочку к кровати и усадил на одеяло.
— Почему нет? — вымолвила она, готовая расплакаться.
— Ты… на милость Божию, ты… тебе только двенадцать лет!
— И что с того? — с вызовом вскинула голову Джоанна. — Моей матери было двенадцать, когда она вышла замуж, и ее матери тоже. И Мэри было столько же. И все они забеременели еще до тринадцати!
— Это непристойно.
— Это жизнь, Генри.
— Это негоже.
— А сколько лет было вашей матери, когда вы у нее появились?
— Не знаю, — солгал пират, пренебрежительно махнув рукой.
— Воистину?
— Во всяком случае, об этом я и думать не хочу, — нахмурился Джек.
Джоанна заплакала. Сперва тихонько, но мало-помалу все заливистее.
— Вы меня не любите! — причитала она.
— Да я едва тебя знаю!
— Сие всегда так начинается. Сначала едва знают друг дружку, — выговорила девочка, пытаясь перевести дыхание между всхлипами. — А потом все сильней. Спросите любого.
— Ты дитя, — сказал Хоули, но тут же пожалел об этом, по глазам увидев, что этим разбил ей сердце.
Прошло несколько секунд, прежде чем Джоанна разрыдалась вовсю, и когда это случилось, Джек почувствовал себя просто ужасно. Однако, будучи человеком практичным и зная, что сказанного не воротишь, он просто поцеловал ее в лоб и отвернулся, а потом, подойдя к изножью кровати, опустился на пол, где вскорости и уснул, хотя девочка продолжала выплакивать себе все глаза на кровати в нескольких футах от него.
Часа четыре спустя гость начал метаться и ворочаться. Он говорил во сне о худенькой белокурой деве то ли из дальнего прошлого, то ли из дальнего далека, то и дело повторяя ее имя. Джоанна хотела пробудить его от сна — на случай, если это кошмар, но не могла себе позволить снова осердить его, поскольку все-таки хотела когда-нибудь завести с ним семью.
Она твердо вознамерилась это совершить.
Но чтобы завести семью, как всякому ведомо, надо сперва совершить соитие.
По вопросу соития ей еще многое надо было узнать — это Джоанна понимала. Что мужчины хотят совокупляться, вопросов нет. Но, наверное, не все мужчины похожи на ее отца, который занимался этим каждую ночь яростно, сердито и изрядно набравшись спиртного. Может, ее Генри из тех мужчин, что предпочитают совокупляться по утрам?
Джоанна зевнула. Она была изнурена долгими дневными трудами, измотана многочасовым плачем из-за того, что Генри ее отверг, да еще и из-за множества разных закавык, требовавших обдумывания. Завтра будет новый день, лучший, и может статься, Генри пробудится освеженным и готовым к соитию. Закрыв глаза, девочка устроилась на подушке. Она может обождать до завтра, чтобы расспросить гостя о том, что ему снилось. Завтра утром, после совокупления она спросит Генри, кто такая Либби Вэйл.
А в этот самый миг в четырех милях от центральной площади Сент-Олбанс Пим наконец-то обрел свое знамение.
Ему потребовалось порядком больше часа, чтобы проковылять две мили по темной дороге от Грешного Ряда до городка, и добравшись туда, он углядел в паре кварталов от себя постоялый двор. Уже направляясь туда, чтобы снять комнату, моряк увидел коряво написанное объявление, приколоченное к столбу. В чтении квартермейстер не слишком поднаторел, но все же научился грамоте достаточно хорошо, чтобы разобрать суть листовки: завтра утром в полдень чью-то жену выставят на аукцион на городской площади.
Продажа с аукциона? Чьей-то жены?
Возведя очи горе, Пим возблагодарил Господа за ниспослание столь явного знамения. Он решил поглядеть на эту женщину и, если вид ее потешит его глаз, купить ее.
Назавтра утром Джек поднялся и вышел за порог, прежде чем Джоанна или кто-либо еще из домашних успели хотя бы шелохнуться. Оседлав лошадь, он вывел ее из стойла и вдруг услышал звук, заставивший его застыть как вкопанного: Роуз стояла на крыше магазина, простирая руки вверх. Оглядев здание со всех сторон, Хоули не увидел ни лестниц, ни бочки, ни ящика, по которым девочка могла бы залезть на крышу. А высота дома была футов десять, а то и поболе.