«Незадолго перед своею кончиною повелел его величество своему верному камердинеру Петру Августу, родом калмыку, который ему прежде от российского императора блаженной памяти Петра Великого подарен был, у своей постели завес закрыть».
Оказывается, кто-то из царей, даривших русских солдат немцам от широкой души, не первым был. Наш пострел везде поспел. Или то личный шпион при короле и агент влияния внедренный? Да ну. Давно бы избавились от такого подарка. Со смерти Петрухи сколько лет прошло. Устроить падение с лестницы невеликая проблема. И спрашивать не с кого. Пьян оказался негодяй, и ноги не держали. Все же не граф — прислуга. Что за дикая манера раздаривать собственных людей? Ну особо отличившимся подданным крепостных — я еще понимаю. Но иностранцам!
«Как с полчаса потом оный завес опять открыли, то нашли, что его величество на левом боку уже мертв лежал».
В Польше королей выбирали, и конец длительного, чуть не сорокалетнего царствования Августа II означал, как и всегда прежде, отчаянную борьбу за власть. Причем интересы местного населения волновали в последнюю очередь. На арену выходили Петербург, Вена и Берлин со своими ставленниками, а через их плечи внимательно посматривали Париж со Стамбулом. И это достаточно серьезно.
Людовик XV крайне молод, ему всего двадцать три года. Как поведет себя, неизвестно. В 1725 году он женился на Марии Лещинской — дочери польского короля Станислава I, сторонника Карла XII, изгнанного из Польши войсками Петра I и проживающего во Франции. Между прочим, галльскому монарху в супруги прочили Елизавету Петровну, но что-то не сложилось. Соответственно полюбовно договориться не удастся. Ну а турки просто заинтересованы в нестабильности. Пусть гяуры выясняют отношения, смотреть жадно на Балканы перестанут.
— Фредерик Август слаб, — упоенно принялся делиться личным опытом Густав Бирон.
Это в смысле — сын прежнего короля и курфюрст Саксонии.
— Он в подметки не годится Станиславу Лещинскому, — сказано на некоем странном суржике немецко-польского. Здешние давно притерпелись к речам начальства. Вот я в первую секунду и не сообразил. Еще и акцент мешает.
— Так тот уже старый!
— Пятьдесят шесть лет — не так уж и много.
— Может еще лет двадцать запросто протянуть.
— У Лещинского последний шанс вернуть себе корону, опираясь на поддержку своего могущественного зятя, — оживленно обменивались репликами офицеры.
Думаю, дело не в жарких родственных чувствах. Здесь скорее присутствуют веские государственные, и точнее, имперские интересы. Влияние в Польше требуется на будущее. Вмешавшись в спор трех великих держав и посадив своего человека на трон, Париж получит возможность и в дальнейшем вмешиваться в далекие от него дела, получив немалое влияние.
— Россия не допустит возвращения на трон своего врага!
Возглас поддержали пламенными выкриками:
— Война будет!
Еще бы. Тут и гадалка не нужна. Совсем недавно, в декабре 1732-го, подписан между Россией, Австрией и Пруссией договор, по которому договаривающиеся стороны обязались сохранять внутреннее устройство Речи Посполитой и не допускать на польский престол лица, выдвигаемого Францией. Правда, австрияки договора до сих пор не утвердили, зато для Петербурга вопрос окончательно решен.
— Тут и деньги шляхте не помогут!
— Поход скоро!
Ну вот, радости полные штаны. Глядишь, в сражении кого убьют и более высокая должность станет вакантной. А прочие соображения — в принципе мелочь. Для того офицеры и живут, чтобы храбрость на полях кровавых демонстрировать. Кого не пошлют, а хоть один гвардейский батальон из полка непременно в столице останется, добровольцем станет проситься. Слава и награды товарищей не дадут спать спокойно.
— Ты здесь по надобности? — спрашивает Густав, когда страсти слегка поутихли и толпа рассосалась, открыв меня пред его ясные очи. — Чего хочешь?
Про грубость Густава Бирона я наслышан и ничуть не удивлен. Это у них семейное.
— Предписание, — вручая бумагу из канцелярии Миниха, без особого счастья доложил. Как раз Густава видеть при предъявлении и не хотелось. Несвоевременно прибыл.
— «Выдать по требованию сему господину Ломоносову пушки в количестве двух, с лошадьми, амуницией, зарядными ящиками, обслугой и офицером»? — вчитавшись в немецкий текст, изумился. У него глаза полезли на лоб от подобного приказа.
Я специально попросил указать все подряд. Иначе недолго дождаться, что предложат самостоятельно катить ручками до потребного места и людей не дадут с порохом. А при стрельбе лучше иметь профессионалов. Мы с Геной и сами справимся, но то чужое ремесло. Каждый должен знать свое место и маневр.
С его точки зрения, безусловно, смотрится дико. Нормальное дело — заявился сомнительный человек и хочет для личных надобностей использовать полковую артиллерию. А для каких — не прописано. И бумага с самого верху, послать крайне далеко в пешее путешествие на три буквы нельзя.
Он ощутимо ворочал мозгами, размышляя на бессмертную тему, как бы и рыбку съесть, и в общем выполнить, и притом не дать ничего. Чисто из вредности и чтобы казенное имущество под рукой находилось, а не в неизвестном медвежьем углу. Особенно в преддверии горячих событий. Скоро двинутся полки, и артиллерия совсем не лишняя. А срок, на который одалживаю, в бумаге не прописан. И кто крайним окажется? Командир!
— А! — внезапно его осенило. — Это тот спор? Действительно нечто занятное выдумал?
Я заметил, как насторожились ближайшие офицеры.
— А что?
— Испытать нужно, — отвечаю по возможности нейтрально.
— А посмотреть на проверку? — спросил хищно, очень напоминая выражением лица старшего брата.
— Если выйдет, для всех демонстрацию устрою. А так… Неделя-две, не больше, — заявил я уверенно.
Если кто ставки делал, пусть радуются. В результате я уверен. Доводка, конечно, потребуется, за тем и на полигон в окрестностях отправимся.
На этот раз Густав долго не думал. Почти сразу принялся раздавать указания. Может, я чересчур предвзято к нему отнесся и правы офицеры, уверяющие: храбр, честен, снисходителен к мелким промашкам. А что образования особого нет и ведет себя иной раз хамски — так он таков не один в армии. Каждый второй ничуть не лучше. Тут еще столица и развлечения, а где-то в Воронеже и вовсе примешься с тоски через пару лет выть на луну и пить горькую. И то не самый худой гарнизон.
— Гена, а что ты думаешь про Польшу? — спрашиваю у своего верного телохранителя, прекрасно проведшего время в компании солдат снаружи. Его здесь уже знают не хуже меня или Лизы. И угостит при случае, причем спиртным из моих запасов, и байки травит про чужедальние края занимательные.
— А ничего не думаю: где Польша — а где я, — ответил он очень логично.
— Но ты же казак, должен ляхов ненавидеть…