Дом американского посланника мистера Адамса был большим и удобным. Каменные стены хорошо защищали от уличной жары, широкие окна наполняли светом просторные комнаты. Салли очень быстро поняла, что мистер Адамc только «как будто» является хозяином и главой семейства, а на самом деле всем командует и распоряжается его жена.
Миссис Адамc, казалось, всегда точно знала, что и как должно быть сделано в данную минуту, кому поручена та или иная работа, какие произнесены слова, какой укоризной отмечены промахи, слабости, греховность окружающих. Как будто у неё в душе были невидимые весы с двумя чашками: на одной написано «правильно», на другой — «неправильно», и она всегда следовала указаниям этих чашек. Ни покойная миссус Марта, ни тётя-сестра Элизабет Эппс не могли бы сравниться с ней по степени уверенности в себе.
На следующий день по прибытии миссис Адамc первым делом повезла девочек покупать приличную одежду, в которой им можно было бы выходить к гостям или гулять по улицам. Они переходили из магазина в магазин, а вернее, из одного сверкающего дворца в другой, и их карета постепенно заполнялась свёртками, баулами, коробками. Для Полли были куплены четыре платья из голландского полотна, несколько ярдов муслина, кисеи и кружев для пошива юбок, бобровая шляпка, две пары кожаных перчаток, шесть пар чулок, три ярда синей ленты, щётка для волос и зубная щётка. Но и Салли не осталась без обновок: 12 ярдов ситца для пошива двух платьев и жакета, четыре ярда голландского полотна для передников, три пары чулок, два ярда подкладочной ткани, шаль на плечи.
Миссис Адамc отправила в Париж письмо, извещавшее мистера Джефферсона о благополучном прибытии Полли и её горничной. Все были уверены, что он примчится при первой возможности, чтобы забрать дочь. Салли уже неплохо владела ремеслом портнихи, и её посадили превращать купленные ткани в нижние юбки и ночные рубашки. Однажды она сидела в отведённой ей комнате и случайно подслушала обрывки разговора между миссис Адамc и зашедшим с визитом капитаном Рэмси. Речь шла о ней, о Салли Хемингс.
— Я имел возможность наблюдать за ней в течение долгого пути, — говорил капитан. — По поведению, по манере, по способности владеть собой она ещё совершенный ребёнок. Не представляю, как родственники Полли-Марии могли поручить этой рабыне такое важное дело. Уверен, что её хозяину не будет от неё никакой пользы в Париже, одни хлопоты.
— Хорошо, — сказала миссис Адамc, — я передам мистеру Джефферсону ваши впечатления.
— Кроме того, отдаёт ли он себе отчёт в том, что во Франции рабство запрещено? Выучив несколько французских слов, девочка может явиться в полицию и заявить, что она хочет жить в Париже свободной женщиной. И никакой судья не сможет отказать в её просьбе. Уже несколько десятков американских негров освободились таким образом от своих хозяев. И среди французов полно идеалистов, которые помогают им овладеть профессией, выучить язык, найти жильё.
— Мы с мужем горячие противники рабовладения и всей душой на стороне этих идеалистов и освобождённых ими рабов.
— Да, в теории всё это прекрасно. Но реальность состоит в том, что в парижских трущобах эта девочка наверняка попадёт в руки торговцев живым товаром и станет проституткой. Пожалуйста, передайте мистеру Джефферсону, что из сочувствия к этому неопытному ребёнку я готов бесплатно увезти её обратно в Виргинию, где она сможет вернуться в свою семью, в понятный и привычный для неё мир.
Подслушанный разговор оставил в душе Салли след липкого страха. Будто ядовитая жаба проползла там и наполнила сердце постоянно ноющей болью. Ведь никто не станет слушать её, если она заявит, что не хочет, что боится плыть в Америку с капитаном Рэмси. Миссис Адамc не станет вступаться за неё, она положит слова капитана на одну чашку своих весов, жалобы Салли — на другую, и, конечно, слова взрослого белого перетянут.
Если бы Салли спросили: «Как к тебе относится миссис Адамc?», она бы уверенно ответила: «Хорошо». И не сочла бы нужным упомянуть одну странную особенность: за все эти дни хозяйка дома ни разу не обратилась к ней по имени. Только «ты», «девочка», «пойдём». Но не «Салли».
Постепенно и другая новость из подслушанного разговора стала разрастаться в сознании Салли кустом то ли жгучих тревог, то ли призрачных надежд. Известие о том, что во Франции любой чёрный может сделаться свободным, тоже было очень волнующим. Но можно ли было верить ему? Ведь брат Джеймс так рвался к получению свободы, делился с ней своими мечтами. Он уже прожил в Париже три года, и ни о каком освобождении в его письмах домой не упоминалось. Неужели он стал бы скрывать от родных такую новость?
Погружённая в эти тревожные размышления, Салли сидела с шитьём в руках, когда в комнату ворвалась Полли, кинулась ей на грудь и, рыдая, стала кричать:
— Он не приедет! Не приедет!
Как? Что случилось? Болезнь? Крушение корабля?
Нет — оказывается, пришло письмо от массы Томаса, извещающее, что важные обстоятельства не дают ему возможности покинуть Париж и вместо себя он пришлёт за девочками слугу, месье Пети.
Не только Полли была ошеломлена и расстроена этим известием. Супруги Адамc не могли скрыть своего изумления и досады. Отец, который два года добивался приезда дочери? Который втянул стольких людей в это важное и нелёгкое дело? Который весной два месяца путешествовал по Италии и югу Франции, сейчас не мог покинуть посольство на неделю? И вместо себя посылает слугу, не говорящего по-английски?
В душе миссис Адамc чашка весов с надписью «неправильно» резко пошла вниз, и она села писать письмо мистеру Джефферсону с упрёками и с просьбой изменить своё решение.
Потянулись тревожные дни ожидания. Не зная, как утешить и подбодрить разгневанную Полли, Салли предложила ей новое «как будто»: как будто миссис Адамc на самом деле её мама. Полли увлеклась новой игрой, стала выражать хозяйке дома такую же нежность, какая раньше доставалась капитану корабля.
Другим развлечением — отвлечением — служили книги. Их в доме было великое множество. Листая одну из них, Салли дошла до картинки, изображавшей негра в богатой старинной одежде, стоящего над белой женщиной, спящей в кровати. Она попросила Полли прочесть всю историю, и через три часа обе дружно рыдали над судьбой несчастной Дездемоны. Миссис Адамc застала их над раскрытой книгой и, обращаясь к одной только Полли, стала объяснять, что жалеть эту женщину не следует, что, выйдя замуж за чёрного, она нарушила важнейший закон природы, за что и была справедливо наказана судьбой.
Все эти дни Салли продолжала жить с непреходящей ноющей болью в сердце. Что будет в письме массы Томаса? Как он решит её судьбу? Примет ли он предложение капитана Рэмси?
Но вместо почтальона с письмом в одно прекрасное утро в дверь дома постучал месье Пети. Миссис Адамc прекрасно знала его, потому что в годы их жизни во Франции он служил дворецким в их доме в Отёйле. Она увела его в кабинет мужа. Салли понимала, что подслушивать не было смысла, потому что разговор шёл по-французски, но не могла оторвать взгляда от двери.
Наконец миссис Адамc вышла и мрачно объявила, что — о счастье! о силы небесные! о милость Господня! — месье Пети поручено везти в Париж обеих девочек. Да, для их поездки американское посольство выписало два паспорта, действительных на два месяца. И Салли своими глазами увидела в руках месье Пети два документа с печатями и могла прочесть ясно выведенные имена: «мисс Мария Джефферсон» в одном и «мисс Салли Хемингс» — в другом.