— О-ло-ло, командиры, — без смущения перебил Вакса, — может, кто-нибудь расскажет байку с самого начала? А то, прикиньте: не все бойцы в курсе.
Ева развернулась и посветила фонариком пацану в лицо. Тот отпрянул.
— Малыш, не перебивай, когда человек еще не закончил говорить, — тихо сказала Ева, продолжая слепить обалдевшего Ваксу. — Я вижу, ты еще мало знаешь о жизни, а прыти припас на двоих. Учись слушать. Оно гораздо полезнее, чем болтать.
Вакса, наконец, сумел сместиться к стене, уйдя из направленного на него потока света, и недовольно проворчал:
— Орис, уйми свою дикарку.
Ох, зря он это сказал. Ева, конечно, тоже не блеснула педагогическим тактом, назвав проблемного подростка «малышом». Но насчет «дикарки» — это явный перебор.
Я не успел ее остановить. Я даже не сразу среагировал на неуловимое движение. Луч фонаря описал дугу по своду туннеля, раздался сдавленный стон, и голова Ваксы оказалась прижата к рельсе. Если б Ева не рассчитала силу броска, то пацан с размаху шмякнулся бы о ржавый металл височной костью. Но она была профессионалом, да и сам Вакса не сообразил, что произошло, поэтому не особо сопротивлялся.
— Мое имя Ева, — вкрадчиво сообщила девушка, давя коленом на шею Ваксе. — Еще раз назовешь меня дикаркой, сверну башку. И путь твой прервется.
— Пусти!.. — прохрипел тот, безуспешно пытаясь вырваться. — Пус-с-сти меня…
Я хотел было вмешаться, но Ева обернулась и чиркнула таким ледяным взглядом, что пришлось остановиться на полушаге. Что ж, надеюсь, вреда она пацану не причинит, зато урок преподаст хороший. Надо признать, сам бы я вряд ли решился на столь жесткую меру: все-таки по натуре я переговорщик, а не костолом, поэтому всегда стараюсь пускать в ход внушение и убеждение вместо рукоприкладства. Вот и распоясался мой сорванец.
— Усвоил, что я сказала? — вновь обращаясь к Ваксе, спросила Ева.
Он дернулся еще пару раз, потом понял, видно, что самостоятельно из захвата не вырваться, а добрый Орис на помощь что-то не спешит, и замер.
— Я не малыш тебе никакой, — сипло выдавил он. — Пусти, кому сказал-то. Сама ж базарила, что тута нельзя долго без движе… ой-х-кх… не дави-и…
— Много болтаешь, мало слушаешь, — повторила Ева, чуть ослабляя хватку и позволяя пацану вздохнуть. — Так ты понял насчет «дикарки»?
— А ты насчет «малыша» усекла? — машинально парировал Вакса. Но тут же вспомнил, в каком он положении, и через силу буркнул: — Понял я. Не дурак.
— Хорошо, — кивнула девушка, вставая. — За «малыша» — извини.
— Ой ла-а-адно, — потирая шею и стремительно смелея, протянул Вакса, — вот только вот не надо сюси-нюни разводить. Извини-прости, больше не буду, не обляпайся.
Он поднялся, отряхнул жилетку и искоса глянул на силуэт Евы на фоне освещенного фонарем туннеля. Даже свободная накидка не могла полностью скрыть, что под нагромождением сталкерской одежды и портупеями с оружием скрывается тело молодой красивой женщины.
— Если б не Орис, которого уважаю, я б тебе показал, какой я… малыш, — выдал Вакса. — А что? Думаешь, ребенок еще, да? Ха! Ну-ну.
Я не нашелся, как прокомментировать сие вульгарное заявление, а Ева, кажется, тихонько усмехнулась себе под нос.
— Пойдемте, — сказала она. — До привала как раз успею рассказать легенду о Каменной Зое. Если некоторые говорливые… м-м… юноши не станут перебивать и мешать.
Вакса фыркнул, но промолчал.
Мы неторопливо двинулись в сторону Гагаринской, пристально вглядываясь в каждую тень и осторожно ступая след в след. И как только мы тронулись с места, тишина будто бы разочарованно отступила: из-за стены послышался приглушенный перекрытиями гул с параллельных путей, закапала где-то вода, сзади долетели еле слышные обрывки голосов.
— Эта история произошла почти век назад, в новогодние праздники пятьдесят шестого года, — начала Ева, шагая вперед и светя в глубину туннеля. — Работница трубного завода Зоя Карнаухова не дождалась знакомого практиканта во время застолья и, когда все гости стали танцевать, от расстройства и подначек подруг решила, раз ее мужик не пришел, что она потанцует с иконой Николая Чудотворца.
— Можно спросить-то? — встрял Вакса.
— Спрашивай.
— Это еще кто такой, Николай Чудодворез?
— Чудотворец. Святой такой был. О вероисповедании христианском слышал?
Вакса некоторое время соображал. Потом выдал:
— Об отряде ждущих, что ли?
— Нет. О христианстве, которому уже две тысячи лет. Древняя вера людей в Божьего сына, Спасителя.
Я скосил глаза на Ваксу. Кумекает, но не понимает. Правильно, откуда ему, родившемуся и выросшему среди апологетов популярного культа Космоса, знать о христианстве? Сын Божий давно не в моде. Я сам, признаться, не очень хорошо разбираюсь в теме, да и вообще — не приверженец религиозного мировоззрения. Любого.
— Не, я не силен в этом деле, — наконец сказал Вакса. — Слыхал что-то, но толком не разобрал.
— Ясно, — кивнула Ева. — В общем, эта Зоя взяла икону Николая Чудотворца — изображение такое старое, в рамке, — и стала с ней танцевать. За это, как гласит легенда, ее и постигла страшная кара: окаменение. Застыла девка, побелела вся, как мрамор, и стояла так ни жива ни мертва сто двадцать восемь дней.
— За то, что с картинкой потанцевала? — не понял Вакса.
— С иконой, — поправила Ева. — Это считается богохульством, то есть неуважением к богу и вере.
— Обалдеть! — искренне удивился Вакса. — То есть ежели я, допустим, сейчас пойду отниму у Арсения кусок самолета и спляшу с ним вприсядку, то меня током с кончика Маяка шибанет?
Ева не ответила. Да и что тут ответить? Как втолковать тринадцатилетнему пацану из темного подземелья о христианской морали? Как объяснить человеку, выросшему среди переплетения рельс и каскадов бетонных балок, укутанных слоем земли и пепла, что когда-то небо было голубым, а вместо золы на лужайках зеленела трава?
— Улица Чкалова, восемьдесят четыре, — припоминая, сказал я. — Кажется, в том доме случилась история с Зоей? А ведь это далеко отсюда, в Городе.
— Там, — согласилась Ева. — Но спустя пять и двенадцать лет окаменение повторилось. Последнее случилось в старом доме на Гагарина, где-то над нами. А уже после катастрофы в этом туннеле проявился источник губительной энергии. Если человек останавливается здесь надолго, то каменеет.
— Да, слышал о впадении отставших путников в анабиоз, — подтвердил я. — Но не знал, что это связано с Каменной Зоей.
— Многие вещи связаны друг с другом, — заметила Ева, перешагивая через отогнутый к самому полу кронштейн. — Все вокруг оплетено сетью связей. Иногда мы рвем эту сеть, иногда просачиваемся сквозь нее, а иногда берем нитку с иголкой и штопаем дырки.