Вакса хотел было что-то ввернуть, но передумал. Может, проникся мыслью, что слушать иногда полезнее, чем болтать?
Внезапно Ева остановилась и выхватила из кобуры «Кугуар». Не успел я опомниться, как мой «Стечкин» тоже оказался в руке. Защитные рефлексы сработали четко.
Щелкнули флажки предохранителей.
Я поднес ствол к губам, жестом предостерегая Ваксу от лишней велеречивости, и вгляделся в высвеченный лучом фонаря туннель. Ритмичный рисунок уходящих в глубь ребер в одном месте прерывался продолговатым темным пятном. Стало ясно: именно эта деталь привлекла внимание Евы и заставила насторожиться.
В углублении стоял человек. С виду он не проявлял ни признаков агрессии, ни, собственно, вообще признаков жизни. Но это могло быть уловкой. Трюк с притворством был широко известен как один из основных инструментов заманивания путников в ловушки. Бандиты часто его практикуют, несмотря на то, что большинство Жителей знают о подобной хитрости.
Но тут не клеилось. Во-первых, человек стоял, а не валялся, прикидываясь трупом. Во-вторых, он, по всей видимости, был один. Сколько я ни пытался прикинуть, где в пустом перегоне могут спрятаться сообщники, — не догадался.
Ева сделала знак ждать, но как только она двинулась вперед, я механически шагнул следом. Хоть умом и понимал, что девушка-сталкер опытнее меня в разведке и тактике боя, но какое-то первобытное мужское начало оказалось категорически против того, чтобы отпускать ее одну. Ева сердито оглянулась, но останавливать меня не стала.
Мы, продолжая выцеливать темную фигуру, подошли ближе. Возле стены действительно стоял человек. Мужчина, пониже меня ростом, сухощавый, с узнаваемой нашивкой нейтрального вестового на рукаве. Голова немного запрокинута назад и касается затылком стены, будто он прислонился, чтобы передохнуть, и…
Ева высветила фонариком белое, без кровинки лицо, и я содрогнулся. Мужчина застыл, словно мраморное изваяние, облаченное по недоразумению в человеческую одежду. Взгляд был устремлен сквозь нас.
Пугало то, что роговица не была мутной, как у мертвого. Я видывал на своем веку мертвецов, знаю, как они «смотрят». Глаза этого человека представляли собой жутковатое зрелище: живые, но неподвижные. Блестящие, но без слезинки.
Словно они мгновенно замерзли. Или, скорее, превратились в стеклышки.
— Каменный, — убирая пистолет, сказала Ева. — Его путь прервался. Может быть, очнется через пару месяцев и сразу умрет от обезвоживания, а может, так и останется стоять.
— Ничем не помочь?
— Пытались откачивать таких. Бесполезно.
Вестовой продолжал пронзать нас своим бесцветным взором. Точка фокусировки была далеко за стеной, в толще земли. На миг мне почудилось, что в глубине остановившихся глаз мелькнула мольба.
Внутри похолодело, и я поспешил отвести взгляд от несчастного.
Кошмар какой! Бр-р-р…
— Во не повезло почтальончику! — с почти детским восхищением шепнул Вакса над самым ухом. И когда только успел подойти, партизан. — Надо в сумке пошукать — авось, что полезное сыщется…
— Руки оторву за мародерство, — одернул я.
— Не губи тепло, если это не спасет твою жизнь, — выдал в ответ Вакса. — Все знают правило. Я тепло не гублю: почтальончик-то окочурился.
— Уверен?
Вакса несколько секунд постоял неподвижно, соображая, потом медленно отступил на шаг.
— Рельсы-шпалы! Он это… что? О… Окаменел почтальончик?
— Пойдемте, — сказала Ева, оставив его вопрос без ответа. Правильно, сам поймет, не маленький уже. — Долго стоять нельзя.
Вакса подрыгал руками, словно стряхивая с себя оцепенение, и пристроился за мной, оглядываясь на окаменевшего вестового.
Я вернул «Стечкин» в кобуру, сжал и разжал кулаки, чувствуя, как пальцы опять начинает покалывать. Прочь, прочь из этого гиблого туннеля! Вот так, остановишься передохнуть и останешься навеки среди бетонных тюбингов.
Тем же порядком — Ева в авангарде, я и Вакса замыкающими — мы топали по перегону еще добрые четверть часа и наконец добрели до развилки.
Перед нами застыла ржавая стрелка. Туннель в этом месте делился надвое, и пути разбегались под острым углом. Левый ход был темным и выглядел совсем заброшенным: на путях валялись груды битого камня, гнилые щепки, разбитые вентиляционные короба. А правый — вел к станции. За поворотом начиналась Гагаринская. Оттуда доносились возбужденные крики, лязг, громыхание. На серой стене колыхались желто-красные отсветы, и с ходу было не разобрать: пожар это или костер заставы. Но, судя по тому, что под потолком растекались угольно-сизые змейки дыма, а едкий запах горелой резины щекотал ноздри, — версия с пожаром казалась правдоподобнее.
Это очень плохо.
Пожары под землей крайне опасны. Пожитки полыхают отлично. Кислорода из вентиляции достаточно для поддержания огня, а мощность вытяжки слишком мала, чтобы избавить от смертельного угарного газа. Я слышал рассказы старожилов о том, как горели станции. Даже вспоминать страшно.
— Налево, там устроим привал, — сказала Ева и пошла в глубь заброшенного туннеля.
То ли это был резервный путь, то ли тупиковое ответвление, но никто его до сих пор не облюбовал. Даже странно: обычно в таких закутках неподалеку от станций разводят свиней или устраивают плантации.
— Удобное место для хозяйства, — поделился я мыслью с Евой, перешагивая через лужу. — Почему не используют?
— Влажность слишком высокая, — ответила она. — Пробовали, но все гниет, прежде чем дозреет.
— А свинки? Для них грязь — самое то.
— Тоже пытались. Но скотина дохла или ломала загоны и убегала прочь. Хотя флуктуаций никаких вроде нет и радиация в норме. Так и не разобрались, в чем дело.
В правой стене мелькнули прорези — свод здесь поддерживался не тюбингами, а колоннами. И сквозь щель я мельком увидел станцию. Наискосок. Лишь краешек платформы и противоположную стену, уходящую вдаль…
На соседних путях, посреди Гагаринской, горел вагон. Фанера, которой были забиты окна, уже рассыпалась угольками, и теперь пылали внутренности. Что-то потрескивало и шипело, в клубах дыма вспыхивали искры. Краска на корпусе пузырилась: белая кайма стала похожей на гнойный шрам, а синие бока напоминали кожу, покрытую волдырями.
Но самым удивительным был вовсе не пожар в вагоне-излучателе. Пугало то, что его никто не тушил, — пламя пожирало железного монстра, а жителям до этого не было дела. Казалось бы — вопиюще, недопустимо, опасно для жизни! Но вглядевшись в происходящее на платформе, я понял, почему дикие не бросаются на борьбу с огнем.
По живому коридору из закованных в броню, шлемы и дыхательные маски наемников брели люди. Кашляя от дыма и выкрикивая злобные ругательства, целая цепочка ополченцев и обыкновенных жителей Безымянки следовала к дальнему концу перрона. Кто-то пытался прорваться через заградительный барьер и получал жестокие удары прикладами, кто-то просто обреченно топал, опустив голову и прикрыв рукавом лицо. Отдельной группой вели детей.