– Живой, Ванюша? – не слыша собственного голоса, проорал старшина, приникая к прицелу. Тут все нормально, не разбило, не скособочило, разве что пылью запорошило. В голове звенело, уши были словно забиты туго скрученной ватой. Из носа тек теплый солоноватый ручеек, но на подобные мелочи Василий уже давно перестал обращать внимание, периодически отирая рукавом гимнастерки подбородок и сплевывая под ноги попадавшую в рот кровь.
– …вой… арщ…ршина! – пробился сквозь глухоту контузии ответный крик. – …кой…хать?
– Бронебойный давай, – не отрываясь от прицела, Головко показал за спиной сжатый кулак, и заряжающий, сильно хромая, метнулся к уложенным в полузасыпанной нише выстрелам, вытягивая унитар со снарядом черного цвета. Беззвучно лязгнул затвор, запирая патрон в казеннике. Красноармеец отступил на пару шагов, сжав в бурой от глины и крови ладони спусковой шнур.
– Не спеши, Ваньша, не торопись… – бормотал себе под нос старшина, прекрасно зная, что товарищ его не слышит. – Не блох ловим, спешка нам, брат, вовсе даже ни к чему….
Аккуратно подведя прицельную марку под срез угловатой башни гитлеровской «четверки» с кургузым «огрызком» семидесятипятимиллиметровой пушки – «огрызок-то, может, и огрызок, – машинально подумал при этом старый артиллерист, – да вот только что нас едва на тот свет не спровадил», – он удовлетворенно выдохнул:
– Ага, ну вот, стал быть, и пора. Огонь!
Заметив короткий взмах руки командира, Иськов рванул шнур. Пушка подпрыгнула на месте, впереди от среза ствола вздыбилась подброшенная потоком пороховых газов пыль. Полетела под ноги дымящаяся, с закопченным горлышком, гильза, которую красноармеец торопливо пнул подальше, к оплывшей и осыпавшейся стенке капонира – и так еле на ногах стоит, не хватает только споткнуться. Не дожидаясь команды, заряжающий торопливо похромал за следующим выстрелом.
Болванка ударила в точности, куда и наводился Василий: то ли гитлеровский мехвод не успел изменить направление, то ли вовсе не собирался этого делать, после последнего взрыва считая орудие уничтоженным. Впрочем, теперь это уже не имело никакого значения. Танк дернулся, будто наскочив на невидимое препятствие, резко взял вправо – и замер. Скособоченная набок башня подскочила на месте, приподнятая над погоном взрывом боекомплекта, и тяжело плюхнулась обратно, курясь сизым дымом сквозь вышибленные ударной волной люки. Спустя несколько секунд загорелся двигатель, полыхнул разбитый бензобак, и бронемашина скрылась в жирном, черном дыму.
– Четвертый, стал быть, – сам себе сообщил Головко. – Слабенько что-то рвануло, видать, снарядов мало осталось. Пихай, Ваня, бронебой, уж больно вон та самоходка на подарок в борт напрашивается, неужто не уважу?
Старшина показал едва державшемуся на ногах заряжающему кулак, отер набежавшую на лоб кровь, смахнув тяжелые багровые капли на станину, и снова склонился над прицелом. Справа снова беззвучно клацнул затвор. Иськов, пошатываясь, отступил в сторону, растягивая за собой шнур. Видимость сквозь запорошенную мелкой глинистой пылью оптику стала уже почти никакой, но времени отереть линзы хотя бы ветошью не было. Да и можно ли с трехсот метров промазать? Марка легла на угловатую приземистую рубку со здоровенным белым крестом, сползла чуть ниже, под верхнюю ветвь подрагивающей в такт движению гусеницы. Старшина закрутил маховик, учитывая упреждение. Пора!
Орудие выстрелило, тяжело подскочив на изодранных осколками скатах. Взметнулась, занавешивая перспективу, пыль, сквозь мутное марево которой коротко сверкнуло. На этот раз гулкий хлопок взрыва расслышали даже оглохшие артиллеристы: болванка влепилась точнехонько в боеукладку, оказавшуюся в превратившийся в огненный факел «StuG-III» полнехонькой.
– Пятый, – прокомментировал Василий, пытаясь хоть как-то очистить прицел от пыли. Делать это перемазанными кровью, липкими пальцами было нельзя: окончательно зрения лишишься. – Ванька, дай мне хоть какую тряпицу…
Не дождавшись ответа, артиллерист обернулся. Иськов еще падал, приоткрыв рот и глядя на старшину удивленным и чуточку обиженным взглядом так и не успевшего ничего понять человека. Слева на пропотевшей и пыльной гимнастерке расплывалось бурое пятно. Василий рванулся к товарищу, но не успел: ноги заряжающего подломились, и он кулем рухнул поперек упора. Сорвавшаяся с головы каска упала рядом, и старшина заметил в ее стенке рваную дыру – в парня попали дважды, а уж что именно, пули или осколки, – теперь и не разберешь.
– Прости, братишка. – Головко подхватил выроненный погибшим выстрел и торопливо загнал его в казенник. – После в сторонку оттащу. Ты полежи пока, ладно? Тебе уж теперича все одно…
Оглядев сквозь прицел поле боя, старшина заметил новую цель. Один из танков, тип которого он пока не мог определить из-за затянувшего перспективу дыма, развернулся в сторону непокорной русской пушки. Вот и ладушки, все равно больше одного выстрела он сделать не успеет, пока за новым патроном побежит, германец его и добьет. Так что мазать никак нельзя, с первого раза нужно бить наверняка. Главное, не торопиться, немцу тоже дым мешает, пока полосу не проедет, точно не прицелится.
Довернув ствол на нужный угол, старшина закрутил маховички точной наводки. Мелко дрожавшие, липкие от крови пальцы слушалась все хуже и хуже, и прицельная марка постоянно сползала с намеченной мишени, то опережая ее, то смещаясь по вертикали. Головко коротко выругался, раздраженный столь не вовремя накатившей слабостью. Смерти старшина не боялся – боялся погибнуть глупо, подвести товарищей, которых оставалось все меньше: другие орудия уже не стреляли, остался он один. Вторая и третья батареи еще держались, но их пушки стреляли все реже и реже. Впрочем, задачу они, похоже, все-таки выполнили. Танковая атака практически захлебнулась, о чем свидетельствовали многочисленные дымные костры на поле, затянувшие небо траурными шлейфами черного дыма. Еще б самую малость продержаться, самую крошечку! И дрогнет германец, определенно дрогнет. Не привык он пока к таким потерям, сломается, да и откатится назад. А там, глядишь, и будет обещанная подмога, в которую они не верили…
В десятке метров поднялся подсвеченный изнутри коротким всполохом дымный куст очередного разрыва, ударная волна мягко толкнулась в броню щита, заволокла позицию пылью. Старшина, успевший ухватиться слабеющей рукой за кронштейн прицела, слился с пушкой, прикрыв, чтобы не запорошило, глаза. Закашлялся, когда мелкая пыль забила ноздри, проникая в глотку, противно заскрипела на зубах. Вот зараза, похоже, сбил прицел! Успеет ли снова навестись? Германец-то ждать не станет, выстрелил – и продолжил движение. Одно хорошо – промазал, сволочь, наверняка по его душу стрелял!
Василий приник к резиновому наглазнику – и не поверил своим глазам. Настолько, что тут же оторвался от прицела, рискнув выглянуть через смотровое окошко щита, бронезаслонка которого сейчас была откинута вниз, в боевое положение. На дороге, практически скрывшись в клубах поднятой колесами пыли, невесть откуда появилась невиданная автомашина. Да нет, не просто автомашина, а самый настоящий тягач с длинным прицепом, на котором стояло нечто непонятное, укрытое брезентовыми чехлами, из-под которых проглядывал только низ гусеничной ходовой. Танк не танк, но что-то вроде того. Размерами с новый средний «Т-34», который старшина видал перед самой войной, только пониже. Но гораздо больше, чем груз, Головко поразил сам тягач: сверкающая лаком высоченная тупорылая кабина с широкими лобовыми стеклами, блестящая решетка радиатора, украшенная буквами «MAN», мощный бампер и встроенные в передок капота квадратные фары.