Амир Ильяс шел за уважаемым алимом через тихий дворик, один из четырех, где в большом классе под открытым небом больше сотни подростков повторяли за преподавателем отрывки из «Книги войны» – издания, включающего в себя наиболее агрессивные отрывки из Корана, хадисы. А также разъяснения авторитетных шейхов и алимов, почему мусульмане всего мира должны вести непрекращающийся джихад, и почему жизнь и имущество любого неверного разрешены. Потом они начнут изучать собственно Коран и хадисы, но в первую очередь изучали именно это.
В своем кабинете уважаемый алим включил старый, но еще рабочий вентилятор, предложил гостю присесть и крикнул, чтобы принести чая и сладостей. Чай амир выпил, от сладостей отказался. Чай и сладости принес мальчик лет восьми, от внимательного взгляда амира не укрылось, как достопочтенный алим смотрел на него.
Как многие другие духовные лидеры, досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби в молодости был беден, и у него не было денег на то, чтобы выплатить каффара – выкуп за женщину, и потому он удовлетворял свои потребности с другими, кто сидел у ученых, оправдывая это тем, что Аллах ночью не видит. А потом, он привык к этому и больше не хотел платить выкуп за женщин, его все устраивало.
И здесь был один куфар [58] . Впрочем, досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби принимал концепцию мурджиизма [59] и потому, как видно, считал, что ему позволено грешить…
– Вести о твоей праведной жизни доходят даже сюда. Ты избегаешь запретного и усерден в намазах и прочих ибадатах.
– Как и все здесь, верно?
Вместо скорого ответа досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби подлил чая в пиалу гостя.
– Люди забыли о страхе перед Аллахом Всевышним, – привычно начал жаловаться он. – Они не усердны в молитве и прочих ибадатах и не дают закят. Говорят, что у них нет достаточно имущества, чтобы платить закят. Они забывают, что Аллаху все ведомо, Аллах может читать в их сердцах и видит каждую их ложь. О люди…
– Досточтимый, каждый из нас сам даст ответ Аллаху Всевышнему в час суда, – ответил амир Ильяс.
– Да, но разве мы, моджахеды, не должны вести джихад? Джихад против куфара и невежества в наших рядах не менее важен, чем внешний джихад.
На самом деле таких понятий, как «внутренний джихад» и «внешний джихад», в шариате никогда не было. Существовало понятие «большой джихад» – джихад против своих грехов, против маловерия, малодушия, джихад за упрочение своего имана. И «малый джихад», собственно джихад меча, то есть война с неверными за распространение ислама. Уже сами эти названия говорят, что истинный правоверный должен прежде всего вести джихад против себя самого, а потом уже – против неверных. Но дабы оправдать то, что они делали, моджахеды придумали внешний джихад, то есть джихад с неверными, и внутренний джихад – так называли разборки между собой. Моджахеды были отнюдь не однородны, среди них существовали разные группировки и течения, а так как не все из них понимали арабский и самостоятельно могли разобраться в казуистике шариата, многие принимали ислам исключительно такой, какой был написан в попавшей в руки замусоленной книжке. Или еще проще – такой, о котором говорил понравившийся шейх – телепроповедник.
Так что моджахеды и их амиры то и дело выносили друг другу такфир, то есть обвинение в неверии, и не было на базаре более обычной темы для разговора, как о том, кто и кому вынес такфир и были ли у него для этого основания. Вынесение такфира почти всегда являлось основанием для вооруженной разборки, потому что группа моджахедов, которой вынесен такфир и которая не отбилась от этого обвинения, признавалась действующей не по воле Аллаха и ей переставали платить закят и джизью. А закят и джизья были источником существования моджахедов, и каждая группа моджахедов собирала закят и джизью с каких-то рядов базара или с ремесленников какой-то профессии. Вынесенный такфир на языке криминального мира назывался «предъява», и после него следовала кровавая разборка. Вот эту разборку моджахеды и называли внутренним джихадом, астагфиру Ллаху уа атубу илейх [60] , а тех, кто погиб на этих разборках, требовали считать шахидами на пути Аллаха.
Вот и досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби пользовался термином «внутренний джихад», которого нет и никогда не было в шариате, потому что банды моджахедов откатывали часть закята ему. Это было примерно то же самое, как в девяностых – братки строили на свои деньги церкви и выстаивали перед иконами со свечкой.
– О каком джихаде ты говоришь, досточтимый? – спросил амир Ильяс, и голос его был не сказать, что дружественный.
– Я говорю о том, что кяфиры не оставляют своих гнусных попыток сбивать правоверных с пути, ведущего к Аллаху Всевышнему. Они засылают сюда свою литературу, полную куфара и ширка, растлевают молодежь! Они засылают сюда своих шпионов, чтобы распространять христианство! Ты долго не был в городе, Ильяс. Только на днях мы забили камнями несколько блудниц и отрубили голову шпиону, который посмел распространять в городе куфарскую литературу!
В общем-то тут досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби даже и не лгал. С нравственностью в халифате и в самом деле была напряженка. Известно, какие желания испытывает молодежь в четырнадцать – шестнадцать лет. От этих желаний никуда не деться. В то же время нравы в халифате отличались суровостью – для женщин обязательным был глухой никаб, потому что, как сказал достопочтенный шейх ибн Баз, от женской распущенности случаются землетрясения [61] . Кроме того, богатые люди брали себе гаремы, и в нарушение законов шариата в них могло быть до сотни и более женщин. А так как мальчиков и девочек рождается примерно поровну, получается, что если у одного человека есть сто женщин, то у девяноста девяти других мужчин женщин нет вообще. Потому некоторые лазали по ночам в окно возлюбленной, и если же все это вскрывалось, парочку могли убить на месте, а могли закидать камнями на площади до смерти, причем начинал кидать камни обычно отец обесчещенной девушки, смывая таким образом пятно со своей чести и репутации (кровью дочери). А часть молодых людей совершали грех содома или вступали в интимные отношения с овцой, козой, коровой или лошадью. Или становились «бачабозами», то есть «играли с маленькими мальчиками».