И может быть, стоит, пока не поздно и чтобы уже не думать об этом, принять меры?
Наманган наряду с Ошем был одним из главных городов Ферганской долины, этого благодатного, защищенного горами края, история которого насчитывала несколько тысяч лет. На этой территории радиация была меньше всего, от нее как раз защищали горы, поэтому население Ферганской долины даже без учета рабов уже не только восстановилось, но и превзошло довоенную.
Сидя на заднем сиденье мотоцикла, амир Ильяс смотрел по сторонам на разросшийся, чуждый ему город. Город, из которого он совершил хиджру в горы, несмотря на то что теперь здесь была дар уль-ислам [53] , земля правоверных. Город, в котором жили люди, которые считали себя праведниками, но на самом деле были великими грешниками, и им это только предстояло узнать…
Пыль… пыль повсюду на дорогах – вязкая толкотня из редких автомобилей, гораздо более распространенных мотоциклов, всадников, ослов, мулов, рабов, которые были кем-то вроде вольноотпущенников и выполняли поручения хозяина, перемещаясь по городу без сопровождения. Пыль, выхлопные газы, крики, многоязычная ругань. Ругались на фарси, точики-фарси, то есть таджикском варианте, пушту, урду, арабском и даже, кажется, на русском. Где-то стреляли в воздух, но довольно далеко. Нормальных оружейных фабрик поблизости не было, но оружие было у всех, вооружены были даже дети. Оружие делали теперь на небольших фабриках, подобных тем, которые были в городе Дарра Адам Хель в Пакистане – теперь такие были везде и всюду. Автомат Калашникова, изготовленный на такой фабрике, гарантированно выдерживал около двухсот выстрелов, пистолет – около пятидесяти, но больше и не надо.
Наверное, стрелял в воздух покупатель, проверяя товар.
Около дороги то тут то там были палатки, продавали всякую мелочь. В казанах готовили плов, но многим он был не по карману. Голодные дети клянчили милостыню ради Аллаха. Там, где варили плов, жарили барана и лепили лепешки, сидели на корточках мужчины, бородатые, в черном, несмотря на жару, с автоматами. Это моджахеды. Часть из них подчиняется какому-то конкретному амиру и получает от него постоянное жалованье. Но большая часть привлекается и получает жалованье только во время больших разборок или набегов, а в другое время ищет возможность заработать любой ценой. То, что вокруг такие же мусульмане, и еще более несчастные, не останавливает от того, чтобы издеваться, убивать и грабить. Останавливает только то, что большая часть населения этого города настолько бедна, что грабить их нет никакого смысла.
Хижины беженцев облепили склоны гор, подобно парше. Над ними – постоянная удушливая гарь от костров, нечем дышать. Часто бывают пожары, которые тушат самостоятельно и как умеют – в каждом таком пожаре люди погибают десятками, если не сотнями. Никого не волнует и не заботит судьба этих беженцев, ибо в мире не происходит ничего, что не было бы предусмотрено Аллахом, и если какой-то человек настолько беден, что у него нет даже дома и он вынужден жить в земляной норе, значит, так было угодно Аллаху. Так он повелел.
И над всем этим – над дымом нищенских костров, над толкотней на дороге, над сидящими, как хищники, ждущими добычи боевиками – пять раз в день плыл напев азана. В отличие от ранее господствовавших здесь мазхабов [54] ваххабиты считали, что для совершения намаза не обязательно строить мечеть, достаточно любой молельной комнаты, а если нет молельной комнаты, то и просто чистое место, где можно расстелить молитвенный коврик, сгодится. Поэтому стрел минаретов над городом почти не было видно. Город был низкий, плоский и страшный…
Чем ближе они продвигались к центру, тем больше становилась толчея. Когда-то давно, когда здесь были русские, они построили многоэтажные дома, и теперь, которые из них не были разрушены, были на вес золота. Как и в Пакистане, в них устраивали базары: на первом этаже идет торговля, на втором этаже живет хозяин, на третьем и выше – склады товара, так его труднее умыкнуть. К старым домам делали пристрои, иногда по размерам больше самого дома, в торговом квартале везде была реклама, на самых разных, принятых в городе языках: арабская вязь соседствовала с урду. Тут же были кинотеатры, крутили старые фильмы, оставшиеся еще с довоенных времен, а также новые записи боев моджахедов на разных фронтах джихада. По вечерам тайно крутили порнографию.
Здесь уже было меньше рабов и больше правоверных. Женщин было очень немного, все они были в строгих, закрывающих лицо никабах, которые до войны здесь не были приняты и не были в традициях здешних народов, здесь женщины только покрывали волосы, причем так, чтобы были видны дорогие серьги. Вообще здешняя земля до джихада была настоящим рассадником джахилии [55] , например, женщины учили других женщин Корану. Придя в Мавераннахр, моджахеды, закаленные в боях с неверными, огнем и мечом искоренили все проявления джахилии и заменили ее совершенством чистого ислама.
Бросались в глаза парочки – взрослый мужчина, бородач – и несовершеннолетний, безбородый подросток от восьми до четырнадцати лет, держащиеся вместе. Если в Афганистане, где делал джихад амир Ильяс, это было обычным делом, то здесь еще несколько лет назад такого не было. Теперь же – кругом. Это бачабозы. Подростки – скорее всего дети беженцев, с тех самых лагерей, у которых нет никакого другого пути, кроме этого пути. У многих авторитетных людей в этом городе целые гаремы из мальчиков, у других в гаремах и мальчики, и девочки. Это получало все большее и большее распространение, для этого даже нашли оправдание в виде фетвы аятоллы Систани, изданной еще до войны. То, что аятолла был рафидитом, никого не волновало. Такой никах был хорош тем, что не рождаются дети, а все средства предохранения шариатом были запрещены.
Мотоцикл продвигался вперед в мутной воде мерзости и беззакония, тяжелейших преступлений в глазах Аллаха Всевышнего, и амир Ильяс ледяными глазами смотрел на все это. Он не мог ничего изменить, но он удалился от всего этого и тем спас свой иман [56] от творящейся на земле дар уль-ислам грязи.
Досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби, духовный лидер всех правоверных велайята, встречал амира Ильяса на пороге исламского университета Дар уль-Улюм Наманган [57] , единственного университета, который существовал теперь во всем велайяте. Исламский университет был относительно новым зданием, его выстроили по образцу и подобию исламской школы Таухид, которая была в Джелалабаде – в Намангане, кстати, была крупная община афганцев как раз из Джелалабада. Он встретил гостя со всем уважением, обнял на пороге и повел внутрь, в свои покои. Скорее всего уже к вечеру об этом будет знать весь город.