Я выдохнул. Хреново все. Я-то думал… а если рухнет Китай, нам всем – ж… Просто ж… и все. Мы одни мир не удержим. Смех… мы останемся последней цивилизованной страной, по сути, господствующей в мире страной, но удержать господство мы не сможем. Потому что сто сорок миллионов человек не могут управлять пятью миллиардами [89] . Хоть как.
И мы гордо уйдем в небытие последними. Без Китая всем крышка.
– Послушай, друг, – сказал я, – я давал тебе плохие советы?
…
– Тогда послушай меня. И хорошо послушай. Когда-то у нас тоже была страна, которая была величественней твоей. Ее построили на своей крови, своем поте мои прадеды. Они отстояли ее в ходе самой страшной войны, которая когда-либо была на земле.
…
– Потом мы начали вспоминать свою историю и искать свою правду. Кто, кого и когда убил. Сделали ли мы правильно то и то. Мы начали искать коррупционеров, и в ходе этого крушить и ломать привычный порядок вещей. Мы стали вспоминать старые счеты.
– У нас тоже было такое.
– Да, но вы решили, что важнее собственный желудок. А мы – что важнее правда. История показала – вы были правы.
– Не знаю….
– Я знаю. Не думай плохого. Не пускай в свою голову дурные мысли. Не ищи правды – ее нет. Не важно, какой ценой все достигается, цена не имеет значения. Важен результат. Не осуждай – и пусть никто не осудит тебя. Забудь.
– Забыть?
– Да. Забудь.
Генерал долго молчал.
– Это непросто.
– Я знаю. Но все равно – забудь.
Генерал ничего не ответил и пошел вниз, в здание.
А мне надо лететь…
Мы – выродки крыс. Мы – пасынки птиц.
И каждый на треть – патрон.
Лежи и смотри, как ядерный принц
Несет свою плеть на трон.
Не плачь, не жалей. Кого нам жалеть?
Ведь ты, как и я, сирота.
Ну, что ты? Смелей! Нам нужно лететь!
А ну, от винта! Все от винта! [90]
От винта…
Побывав в гостях сразу у двух авторитетных людей имарата – видного исламского ученого, специалиста по шариату и маленьким мальчикам, алима Абу Икрама, и одного из крупнейших наркомафиози халифата и богатейшего человека региона, амира Ислама, амир Ильяс возвратился к себе домой. Люди амира Ислама, отвезли его обратно в Наманган и оставили на попечение Аллаха, до дома пришлось добираться на попутке, потом еще и пешком больше суток. Более он никому не был нужен, потому что выслушал два предложения, одно прямое и одно завуалированное, и озвучил отказ. И там и там. Дальше все будет так, как решит Всевышний…
Ночью амир Ислам сошел с дороги, чтобы поспать. У него ничего не было, кроме афганской шерстяной накидки чадар, которую афганцы носили и летом и зимой и которая служила им и одеждой, и одеялом, и покрывалом, а часто даже и саваном, потому что никакого другого савана для ставшего шахидом моджахеда не находилось. Он выбрал себе место почище, рядом с ручьем, совершил омовение, несмотря на то что ручей мог быть радиоактивен, он этого не боялся, знал, что ему осталось недолго, и, расстелив чадар вместо молитвенного коврика, встал на намаз. В отличие от многих авторитетных амиров амир Ильяс не признавал нововведений ваххабизма относительно намаза и вставал на намаз по пять раз в день всегда, когда это было возможно. И когда было невозможно – тоже читал намаз.
«Аллаху акбар!» «Аллаху акбар!» «Аллаху акбар!» «Аллаху акбар!»…
«Ашхаду алля иляха илля-л-лах!» «Ашхаду алля иляха илля-л-лах!»…
Амир Ильяс привычно читал азан, призыв к совершению намаза, хотя рядом с ним и, наверное, на десяток километров вокруг него не было ни одного правоверного, кто мог бы услышать призыв и встать на намаз вместе с ним, вознося хвалу Всевышнему за прожитый день. Но и намаз самого амира Ильяса вряд ли можно было считать действительным, ибо условием действительности намаза является намерение человека совершить намаз, а мысли амира Ильяса были заняты совсем другим…
Дочитав до двух ракаатов, что было достаточно для ваххабита, но недостаточно согласно шариату, амир Ильяс прочитал ташаххуд, завершающую молитву, затем трижды сказал, Астагфируллах, прося прощения у Аллаха за свои мысли и за неправильно совершенный намаз, поджал под себя ноги и сел прямо на коврике, на котором совершал намаз, в тяжелом раздумье.
Визит в Наманган, который он избегал дотоле, доколе это было возможно, еще раз открыл перед ним всю страшную и неприглядную правду этого времени, времени жестокого и смутного. В то время как глупцы радовались, говоря, что халифат восстановлен и он не только вернул себе почти все земли, которые раньше были мусульманскими, но и прирос новыми, амир Ильяс видел, что дело идет к распаду и гибели. Он видел даже нечто худшее, нежели то, что он видел до Третьей мировой, в куфарских государствах.
Он искренне верил в Аллаха Всевышнего и в его волю, и он не мог сейчас понять, он мучительно пытался понять, как Аллах допустил такое. За что он наказал их всем этим? Как получилось так, что вместо «рая под тенью сабель», как пел чеченский певец Тимур Муцураев, они построили настоящее царство шайтана.
Грязь и мерзость, блуд и лихвы, только теперь это оправдывается не куфарскими законами, а шариатом Аллаха! Все это делается от имени Всевышнего. Алим, который здесь главный из тех, кто должен наблюдать за нравственностью, как он может это делать, если он сам погряз во грехе?
А как соотносится с шариатом то, что он увидел в Папе? Почему амиры моджахедов вместо того, чтобы помогать умме, отгородились стеной, поставили танки – точь-в-точь как куфары? Разве они не видят всей нищеты и безысходности, которая царит на улицах Намангана? Разве они не видят валяющихся на улицах наркоманов, обдолбавшихся дешевой ханыгой? Разве они не видят лагеря беженцев? Разве эти беженцы не такие же правоверные, как они? Почему же вместо того, чтобы построить дома для этих несчастных, они строят стены? Видит Аллах, того камня, который пошел на эти стены, хватило бы на немалое количество домов для нуждающихся.
Почему моджахеды после усердия в джихаде стали не заступниками за умму, а ее тиранами и палачами? Почему они говорили, что они правоверные, но собирали деньги для себя, для своего богатства и при этом смели называть это закятом. Закят расходуется на религиозные нужды и тем более на нужды бедных, нуждающихся, а эти что делают? Они взяли из шариата норму, согласно которой взятое в набеге делится на пять частей, и четыре части из этих пяти идут тем, кто взял эту добычу, а пятая часть идет в байтулмал – общую кассу. Так они теперь отдавали пятую часть того, что взяли у торговцев в качестве закята и джизьи, что они взяли у ремесленников в отличие от торговцев и так нуждающихся, они пятую часть отдавали алиму, а алим, в свою очередь, не осуждал их, не говорил, что они совершают преступления. Браво!