Так что я вступаю на путь борьбы с куфаром и ширком, с нечестием, которое поразило и умму, и весь имарат. И если в твоем войске найдется место моджахеда, мне ничего не нужно, кроме этого, я буду до конца жизни поминать тебя при намазе.
Досточтимый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби кивнул.
– Говорят, что если ты видишь друга, который претерпевает великие бедствия, то скажи ему: нет Бога, кроме Аллаха. Аллах свидетель, я не могу подобрать слов, что могли бы помочь тебе в твоей беде, кроме этих слов, и я буду просить Аллаха о милости к тебе, и чтобы он принял твоих сыновей как шахидов и дал им рай, который они заслужили.
– Оба моих сына пали в бою с оружием в руках.
– Хвала Аллаху. Что же касается места в моем воинстве, место военного амира ждет тебя, и я не знаю никого достойнее тебя на это место.
…И восстанет в то время Михаил, князь великий, стоящий за сынов народа твоего; и наступит время тяжкое, какого не бывало с тех пор, как существуют люди, до сего времени; но спасутся в это время из народа твоего все, которые найдены, будут записанными в книге.
Даниилу 12
Из Китая я вылетел во Владимир. Город расположен недалеко от Москвы, город сотни церквей. Один из столпов русской цивилизации. Один из городов – хранителей русской духовности. Одно время, давным-давно, еще до Москвы Владимир был столицей России. Именно здесь, в этих краях, Россия начиналась.
Я часто бывал здесь. Ополье. Жирная, черная земля, поля и перелески. Деревеньки и города. Некогда именно отсюда черпались неисчерпаемые когда-то силы Руси. Пахари, как приходила война, откладывали в сторону лемех и брали в руки винтовку. Сейчас, конечно, прежней силы в земле не было. Все высосала Москва… Владимир был полупустым, с автовокзала автобусы на Москву каждые сорок минут идут. Здесь же полно прописанных «понаехавших», без прописки где-то в России не поселишься, вид на жительство не дадут. А так – дадут. Дают, дают. Еще как дают. Другого выхода нет, потому что мало нас. Хорошо, что народ вроде едет нормальный. Болгары, спасшиеся от арнаутской резни, сербы, греки. С юга уже давно не принимают… вразумились.
Но все равно на деревне нет почти никого. Больно смотреть на заброшенные деревни. Некоторые уже запаханы. Не стало русской деревни. Не стало.
Расклеился что-то я.
Во Владимире меня ждала машина с сопровождением – хорошо быть крупным бизнесменом, даже непривычно как-то. От аэропорта с мигалками поехали в город. Краем глаза заметил взлетающий беспилотник. И здесь – все то же самое.
Страшно не умирать. Страшно жить и видеть. И не иметь возможности ничего изменить. Если есть возможность что-то поменять – значит, есть смысл и жить.
Храм Архангела Михаила был в разы меньше главного, Успенского собора, он был сложен из красного кирпича – островерхий, похожий на терем. Тихий. Внезапно поднявшийся резкий ветер швырнул мне пыль в лицо, но я почему-то счел это добрым знаком. И точно – едва зашел в храм, сразу почувствовал – есть. Это он.
Дом бога.
Старушка, продававшая свечи, почему-то перекрестила меня, в ответ на мой немой вопрос только покачала головой. Храм был темным, на подсвечниках – наросты воска. Я зажег свечи и так и стоял, склонив голову, пока не почувствовал рядом присутствие.
– Привет, Клёст, – тихо сказал я.
Человека, принявшего постриг и тихо служившего теперь в храме, звали Клёст. Он служил в питерском РОСНе, известном как «Град», когда все это началось, он был в командировке, которая вместо месяцев затянулась на годы.
И насколько мне было известно, за ним числилось не менее пятисот человек. Он был снайпером, и очень неплохим. Это с ним мы остались прикрывать отход, это с ним нас накрыл «Град», и это с ним мы выбирались к аэродрому, когда нас уже похоронили и помянули тихим, незлым словом…
Чтобы поговорить, Клёст провел меня куда-то на зады храма. Было темно. Пахло ладаном.
– Как жив, Серый? – спросил он. Нам запрещалось использовать в качестве кличек части имени или фамилии, поэтому я был Серый. Серый Волк.
Зубами – щелк.
– Жив…
– Говорили – уехал.
– В Великобританию….
– М-м-м…
Реакция понятная. У нас Великобритания считается убежищем для беглых олигархов. Сейчас они, кстати, все в Латинскую Америку переместились… да и там неспокойно. Наш лучший друг Уго Чавес надавал венесуэльских паспортов всякой мрази, обиженным и угнетенным, в том числе с Ближнего Востока. Через Венесуэлу до тридцати тысяч бородатых на континент въехало [98] . Так что… беги не беги, а жизнь тебя догонит. Разве только остров необитаемый купить.
– Я тем же самым занимаюсь. Борьба с пиратством, охрана.
– А здесь как?
– С божьей помощью…
Клёст промолчал.
– Помощь мне нужна, Клёст.
– Где?
– Там.
…
– Только не говори, что не знаешь. Не ври. Про орден Архистратига Михаила я знаю. Про ваше послушание тоже.
…
– Патриарх, интересно, знает?
Последний вопрос я задал, конечно же, зря, но из песни слов не выкинешь.
– Господь знает.
Как и все организации, Церковь нуждалась в защите. Как и все организации, Церковь хотела быть защитой и опорой для своих прихожан.
Я не знаю, когда это началось. Скорее всего в Украине, когда озверевшие от безнаказанности и крови боевики решили истребить всех русских, до которых могли дотянуться. Государству, как обычно, это было до… дверцы, а вот Церковь уже подошла к тому пределу, когда надо было выбирать: или – или. Тем более что на Украине была своя, поместная церковь… впрочем, о плохом не надо думать.
Так начала возрождаться традиция монахов-воинов. А она в России была, не только в Японии или Китае. Хан Батый не мог взять Козельск семь недель – не потому ли, что рядом был монастырь? А Пересвет, сразивший татарского богатыря Челубея, ведь он был монахом, верно? Да чего там говорить…
И Клёст, снайпер спецназа, на счету которого больше пятисот пораженных целей, стал батюшкой, воцерковился. Но дело свое не прекратил. Именно через него я мог выйти на тайные церковные структуры, занимающиеся разведкой и разложением халифата изнутри. Больше у меня контактов не было.
– Зачем тебе помощь? Сам сделать не сможешь?
– Не смогу. Разве что с божьей помощью.
– Не богохульствуй.
– Я и не богохульствую. Я один. Их – под миллиард. И за ними – религия, которая позволила им покорить половину мира. Они это знают и понимают. Что я им смогу предложить взамен этого?