Амир Ильяс помолчал.
– В тот день Аллах не дал нам шахады. Мой друг принял ее через несколько дней – раненым он попал в руки муртадов, муртады долго издевались над ним, а потом переехали БТРом. Я узнал об этом, потому что Аллах дал мне встретиться со свидетелем этого. Я так и не знаю, за кого попросил мой друг, но знаю, что не за меня – я столько лет молю Аллаха о шахаде, а он так и не дает ее мне. Мои грехи были больше, чем его…
Строй молчал.
– …Я научил вас всему тому, что знаю сам, а остальное вы узнаете в бою. Относитесь друг другу как братья и не берите себе ничего из добычи, а складывайте все вместе и потом делите по справедливости, не забывая отделить пятую часть для байтулмал. Избегайте греха и помните, что если кяфиры и муртады говорят вам делать что-то, то делать надо противоположное, потому что то, что выгодно для кяфира, – ущерб для уммы. Крепко держитесь друг друга и пути, на который вы встали, и пусть Аллах даст вам одно из двух – победу или шахаду. Не просите у Аллаха больше ничего, кроме того, о чем я вам сказал. Такбир!
– Аллаху Акбар!
– Такбир!
– Аллаху Акбар!
– Такбир!
– Аллаху Акбар! – гремит над строем.
Когда торжественная часть была завершена и молодых моджахедов грузили по машинам, чтобы отправить на один из фронтов джихада, уважаемый алим Абу Икрам аль-Шами ас-ваххаби, алим Наманганского велайята, ректор Дар аль-Улюм Наманган, исламского университета Намангана, приблизился к амиру Ильясу, военному амиру медресе аль-Зибия.
– Аллах свидетель, брат, я доволен. Нет слов, чтобы сказать, как я доволен.
– Тогда отправь меня на джихад вместе с моими волчатами.
Амир раздраженно, с треском перебросил кости четок.
– Твой амалият [147] здесь. Работая здесь, ты нанесешь кяфирам куда больше вреда, чем сражаясь на пути Аллаха.
Амир Ильяс ничего не ответил.
– Поедешь со мной. На рынок с юга привезли большую партию рабов, мы берем у залимов семьи в рабство. Посмотришь, выберешь тех, кого сочтешь нужным. Если сыновья залимов будут воевать с самими залимами, это будет очень хорошо, альхамдулилЛлагъ…
Попутный мотоциклист высадил амира Ильяса примерно в десяти километрах от расположения лагеря его боевиков, и он, произнеся положенное перед долгим путем ду’а, пустился в дорогу, дабы успеть до темноты. Ибо волки, которых в горах все больше и больше, вряд ли испытывают страх перед Аллахом и не преминут полакомиться человечиной, коли той вздумается идти через горы ночью. И даже верная «СВД» и пятнадцатизарядный пакистанский «ТТ» в кобуре вряд ли помогут в таком случае.
А если честно, то и ду’а вряд ли поможет, сколько его не произноси.
Дорога шла в гору, и амир ходко шел по ней, опираясь на палку и посматривая на часы. Там, на пути, будет два кишлака, которые заброшены, потому что жить тут теперь нечем, а все жители этих кишлаков погибли еще во время войны с кяфирами. В одной из этих деревень упала бомба с нервно-паралитическим газом, а другая просто тихо погибла в междоусобных боях, а часть жителей ее покинула. Там можно будет присесть и отдохнуть, они примерно на полпути к месту назначения…
Амир, как и прежде, не был привередлив в пище, его ужин составлял кусок соленого и вяленого волчьего мяса и глоток кислого молока с солью. Больше ему ничего не было нужно, и более он ни в чем не нуждался.
А вот и поселок…
В этих местах когда-то было другое, куфарское, государство и другой строй, и от него остались непривычные, прямоугольные, двухэтажные дома, в которых, как помнил амир Ильяс, было удобно держать оборону. Они не были разрушены при налете, газ убивает людей, но оставляет все остальное – и сейчас они смотрели бельмами давно выбитых окон на проходящих через поселок людей, тихо разрушаясь от небрежения и времени. Жуткими гирляндами на земле были разложенные выбеленные солнцем и дождями человеческие кости, они тихо похрустывали под ногами…
В последний момент амир понял, что он здесь не один, выхватил «ТТ», но было уже поздно. Белый, явно бронированный «Субурбан» с широченными подножками и поручнями на крыше, совершенно неуместный здесь, в царстве тишины, разрушения и человеческих костей, сдал назад из-за полуразрушенного здания, и с подножки спрыгнули двое в форме кяфирского спецназа и с пулеметами «Токарь», а третий торчал из люка, вооруженный уже более мощным «Гусаром», закрепленным цевьем на вертлюге.
– О Аллах, – прошептал амир Ильяс, глядя на людей в спецназовской форме, – избавь меня от них, как пожелаешь.
Но Аллах не прислушался к мольбе раба своего и не избавил. Возможно, потому что он был слишком занят.
Двое подошли к амиру Ильясу, они и в самом деле были в форме российского спецназа, вот только там, где должна была быть наклейка с флагом Российской Федерации, был черный флажок с белыми буквами шахады. Крайний раз амир видел такое у дагестанских бидаатчиков [148] давным-давно…
– Салам алейкум… – сказали они, когда подошли ближе. Они сказали это вдвоем, разом, как будто среди них не было старшего.
– Ва алейкум ас-салям ва рахматуллахи ва баракатуху, – ответил амир Ильяс. – Кто вы и зачем встали у меня на пути? И разве среди вас нет старшего – поистине говорить с вами обоими разом затруднительно для меня.
– Амир Ислам, праведный воин и амир пяти тысяч моджахедов, – сказал один из боевиков, явно гордящийся своим снаряжением и своим новеньким пулеметом и сам собой, тем, что он не такой, как все, и возвысился над уммой и не живет, как живут все правоверные, в стесненных и затруднительных условиях, – приглашает вас разделить вместе с ним трапезу. Клянемся Аллахом, что вам не будет причинено никакого неудобства.
Амир Ильяс посмотрел на часы.
– Со всем уважением к амиру Исламу, солнце садится, и ночью по горам ходить очень опасно, а мне, клянусь Аллахом, надо быть дома до заката…
– Амир Ислам настаивает на приглашении и готов вам дать кров на ночь или вооруженных людей с тем, чтобы проводили вас до вашего дома ночью. Я сам сочту за честь сделать это…
Амир Ильяс понял, что отказываться бесполезно. Да и не время плодить врагов…
– Пожалуй, я воспользуюсь гостеприимством амира Ислама, праведника и амира моджахедов, если вы проведете меня к нему.
Боевик отступил в сторону.
– Сюда, эфенди…
«Шевроле» – огромный, размером почти с колхозный «ЗиЛ-130», китайский внедорожник – по давно заброшенной дороге переместил их в другой кишлак. Дальше по дороге – туда, куда не сбросили бомбу с нервно-паралитическим газом, а где люди сами перебили друг друга, а потом ушли. Там было намного больше разрушений, и дома стояли разломанными и опаленными огнем гранатометов и крупнокалиберных пулеметов… но в целом все было то же самое. Только в центре кишлака, там, где был когда-то памятник Победе, ногами спихнули в сторону каменное крошево и крошево человеческих костей и положили толстое верблюжье одеяло – курпачи. А на нем накрыли стол. Только не так, как было принято здесь веками – прямо на одеяле, нет, на одеяле стоял стол с короткими ножками и уже на нем было накрыто. Так накрывали раньше, еще до войны в ресторанах, куда захаживали туристы, – с одеяла европейцу есть неудобно.