Спектр иерархий простирается от сословных, в которых практически невозможно изменить свой статус, до демократических, где существует циркуляция элит. Итальянский социолог Вильфредо Парето говорил о том, что только то общество устойчиво, в котором иерархия интегрирует в себя новых членов. Благодаря этому привлечению, тому, что Парето назвал ротацией элит, можно избежать жестких катастроф [11] . Такая гибкая иерархия, которая включает ярких людей, пусть даже с самых низов, очень устойчива и перспективна. Те же иерархии, которые представляют собой жесткие сословные структуры, довольно неустойчивы. И поскольку в них возникает застой, элита довольно быстро вырождается.
На другом конце, в сфере энтропии, среди каких-то асоциальных элементов, преступников, лентяев, лоботрясов, поэтов, мечтателей, революционеров, сектантов или просто природных явлений и животных, формируется контрэлита. В какой-то момент, становясь сильной, она свергает элиту, и все начинается заново. Если эту элиту, которая рассеяна в энтропическом полюсе общества, не впускать во власть, то рано или поздно она эту власть опрокинет. Подавляющее большинство обществ, которые мы знали в нашей истории, были основаны на этой неснимаемой двойственности иерархии и энтропии. Иерархия пыталась укротить энтропию, энтропия пыталась развалить иерархию, размыть ее снизу, растворить своей непредсказуемостью, своим иррационализмом, своим сопротивлением. Одна из наиболее значимых для общества форм энтропии – коррупция.
В конце 80-х – начале 90-х годов прошлого века социологи заговорили о новом типе общества, которое испанский социолог Мануэль Кастельс назвал сетевым обществом [12] . Оно на глазах начинает появляться на Западе и все больше и больше влияет на нашу жизнь, на наши привычки, нравы, на наш образ жизни. Особенно это влияние заметно в сфере средств массовой информации, информационных коммуникаций, товаров, которые мы потребляем. Сетевое общество определяет моду, формирует все, что мы принимаем зачастую некритически. В этом есть некий произвол, диктатура сетевого сообщества.
Сетевое общество предлагает фундаментально изменить сам принцип соотношения иерархии и энтропии, и здесь важнейшим понятием становится сеть. Это может быть разведывательная сеть, торговая сеть, религиозная сеть, сеть агентов влияния или информационная сеть, сеть вещания. Сеть Интернет, конечно, тоже воплощение всеобщей сети. Не случайно Интернет называется World Wide Web – то есть распространенная на весь мир паутина. Однако Интернет – это далеко не единственная сеть. Существуют также политические сети, сектантские, террористические, – все они, по сути дела, функционируют по качественно другому принципу, нежели функционировали предыдущие общества. Сегодня уже нельзя не учитывать наличие этих сетей в нашем обществе, которые растут как на дрожжах, все больше и больше давая о себе знать. Постепенно мы оказываемся элементами, так или иначе интегрированными в эти сети. Даже не замечая этого, мы становимся обладателями каких-то сетевых карт, посетителями каких-то определенных сетевых мест, почти все мы пользуемся мобильной связью и сетью Интернет, которая через флэш-мобы может организовать произвольную форму сети.
Современные социологи, которые считают, что сетевое общество – признак новой модели цивилизации, которую они называют цивилизацией постмодерна, считают, например, принадлежность к этническому меньшинству сетевым фактором. В большинстве сетевых обществ этническая принадлежность человека – француза, африканца, русского, славянина, англичанина, – не имеет фундаментального значения. Имеет значение гражданство. Если человек – гражданин Франции, значит, он француз. Кто он по этносу – араб, представитель африканского племени или чистокровный житель Франции, немец или русский, – это неважно. Практически во всех странах так. Значение имеет гражданство, однако этническая принадлежность, которая не фиксируется в правовом статусе человека и в большинстве стран не указывается в паспорте, в определенных условиях тоже становится сетевым признаком. Это очень древнее, архаическое свойство сегодня вновь становится весьма актуальным, поскольку речь в эпохе постмодерна идет уже и об искусственных сетях.
В постмодерне общество становится все более сетевым. Здесь происходит самое любопытное. Сеть – само по себе понятие очень важное. Нам кажется, что мы знаем, что такое сеть. На самом деле, чтобы понять, что такое сеть, надо сделать усилие, потому что обычное представление о сети имеет технологический характер. Мы называем сетью такое сплетение нитей, которое имеет множество узлов. По сути, когда мы представляем настоящую сеть, мы не видим ее начала и конца, не видим ее середины, ее верха или низа. И это – очень интересное свойство сети. Все, что организовано таким образом, является сетью. Это форма организации в такое сообщество, такую систему, в которой нет верха и низа, нет центра и периферии, нет главного и второстепенного, нет магистрального маршрута и маргинального маршрута, где одно пересекается с другим по причудливой логике, которая постоянно развивается и меняется.
Представим, например, рыболовную сеть. Двигаясь по одной из линий, вы понимаете, что в каждый момент вы можете пойти направо, налево или продолжить путь до следующего узла. Таковы сетевые модели, где маршрут информации, маршрут знания, маршрут человека, маршрут политической линии, идеологии, экономических факторов, денег или товаров может прокладываться самым разнообразным образом, продолжаться практически в хаотическом режиме. Это и называется сетью. Но в отличие от традиционных, привычных нам обществ, которые основаны на противостоянии централизованной, рациональной, разумной, волевой, подчас жесткой иерархии и хаотической энтропии, сеть – синтез того и другого. В сети больше организованности и иерархичности, нежели в чистом хаосе или в чистом небытии, чистой инерции. При этом в сети гораздо меньше организации и рассудочности, нежели в традиционной системе организации общества; чем в иерархии, в государстве, традиционной науке, в правовых институтах, политических, даже в экономических структурах, фирмах и способах организации производства развитого капитализма, который и так закладывал в свою структуру достаточно большую степень свободы и гибкости в проведении сделок, в организацию экономических стратегий. Но сетевой капитализм или, как его называют, турбокапитализм, то есть капитализм бродячих толп, становится еще более гибким, парадоксальным и более непредсказуемым.
Сетевое общество, которое неминуемо на нас наступает, дает свой ответ на проблему соотношения иерархии и энтропии. В сети эти явления срастаются. Сеть – это организация, но организация, которая гораздо ближе к хаосу, ближе к свободе, непредсказуемости и спонтанности, нежели к механизму, на котором основана рациональная иерархия. Не случайно многие философы, которые исследуют постмодерн, назвали сетевую организацию клубневой [13] . Клубни разрастаются не как обычные растения, которые дают вверх стебель, а вниз корень, – они распространяются под землей и выпускают почти произвольно в каком-то месте корень, в каком-то месте стебель. Иногда у них бывает стебель без корней, поскольку сам клубень служит им корневищем, иногда бывают корни, которые идут вниз еще от самого клубня, который распространяется под поверхностью еще глубже и в сторону, без стебля. Иногда клубневое растение дает стебли и вверх, и вниз. Но всякий раз, когда мы хотим выполоть это растение, мы выпалываем только какой-то фрагмент. Сама клубневая система целиком нам не видна, она продолжает распространяться произвольно, преодолевая препятствия на своем пути. Эта клубневая, или ризоматическая, форма сетевого сообщества становится все более распространенной. Так выглядит сфера пересекающихся сетей, накладывающихся друг на друга.