Другой особенностью войн постмодерна является расширение зоны конфликтов низкой интенсивности. Эту концепцию развил современный израильский специалист по вопросам стратегии Мартин ван Кревельд.
По мнению ван Кревельда, в будущем ядерный конфликт и даже полноценный конфликт индустриального уровня («тотальная война») с использованием обычных видов вооружений, аналогичный Первой или Второй мировой войне ХХ века, станут маловероятными. Даже существующий у разных стран запас ядерного оружия не позволит никому его использовать. Следовательно, человеческое стремление к решению политических проблем силовым путем, делает вывод ван Кревельд, будет отныне проходить в формате локальных вооруженных столкновений, более напоминающих войны эпохи премодерна или стратегию партизан. Так, параллельно небывалому развитию военной техники с использованием новейших технологий (войны шестого поколения), вооруженная борьба одновременно движется в прямо противоположном направлении – в сторону архаизации [35] .
На появление первых концепций сетевых войн повлияли изменения в разных секторах американского общества – в экономике, бизнесе, технологиях и т. д. Можно выделить три направления трансформаций, которые легли в основу этих концепций:
• перенос внимания от концепта платформы к сети;
• переход от рассмотрения отдельных субъектов (единиц) к рассмотрению их как части непрерывно адаптирующейся экосистемы;
• важность осуществления стратегического выбора в условиях адаптации и выживания в изменяющихся экосистемах.
В военно-стратегическом смысле это означает:
• переход от отдельных единиц (солдат, батальон, часть, огневая точка, боевая единица и т. д.) к обобщающим системам;
• рассмотрение военных операций в широком информационном, социальном, ландшафтном и иных контекстах;
• повышение скорости принятия решений и мгновенная обратная связь, влияющая на этот процесс во время ведения военных операций или подготовки к ним.
Переход к постиндустриальному обществу, то есть к сети, в разных странах проходил не одновременно. На Западе – в первую очередь в США – признаки этого можно различить с конца 70-х, когда США начинают впервые использовать отдельные элементы сетевых стратегий против СССР и Варшавского договора. К началу 90-х процесс идет полным ходом.
Лидирующая роль США в реализации сетевых стратегий связана с логикой политической истории этой страны в ХХ веке. М. Хардт и А. Негри в книге «Империя» доказывают, что сетевой принцип был заложен в структуре США изначально (в частности, федерализм, субсидиарность, демократия, организация пространства по узловому, а не центростремительному принципу и т. д.) Другие страны переходили к сетям медленней. Евросоюз, в частности, стремится догнать в этом направлении США, но все еще существенно отстает [36] .
В России тематику постмодерна не понимает практически никто, при этом никто даже не пытается ее исследовать. Точно так же дело обстояло и в СССР. Отсюда вытекает, что по мере перехода к сетевому принципу Запад (в первую очередь США) сделал СССР, позже Россию, объектом ведения сетевой войны. Это было логичным продолжением холодной войны по мере качественной трансформации американского общества в целом.
На первом этапе (80-е – начало 90-х) сетевые войны рассматривались как дополнение обычных форм ведения холодной войны и как чисто теоретические разработки. Лишь с началом третьего тысячелетия они стали превращаться в самостоятельное явление. СССР, не догадываясь об этом, с конца 70-х годов становился объектом все более и более интенсивных и эффективных сетевых атак со стороны США и Западной Европы. Падение СССР стало результатом успеха сетевой войны. Само появление РФ и других республик СНГ есть зримый результат эффективности сетевых войн. Против нас вели сетевую войну, а мы даже этого не замечали.
США не могли победить СССР ни в военном столкновении, ни в прямой идеологической борьбе, ни путем лобового противоборства спецслужб. Иерархические структуры СССР были достаточно эффективно защищены от этого. Тогда был задействован главный принцип сетевых стратегий: неформальное проникновение, поиск слабых, неопределенных, энтропических составляющих советской иерархии. СССР свернула не контрсила, не антисоветская организация, но грамотно организованная, манипулируемая и мобилизованная «энтропия». В еще большей степени объектом сетевой войны стала Россия в 90-е годы.
Геополитика рассматривает в качестве основных субъектов международной жизни не страны, а цивилизации. Страны, режимы, идеологии, политические системы меняются, появляются и исчезают. Цивилизации и их основные интересы в отношении пространства живут намного более долгими циклами. Геополитический конфликт между Англией (позже США) и Россией за контроль над Евразией (Большая Игра) сохраняется и в эпоху монархий, и в эпоху противостояния капитализма и социализма, и в эпоху демократий. Борьбу за контроль над пространством цивилизации ведут веками, дольше, чем существуют государства.
Геополитика лежит в основе подготовки американской политической элиты. Борьба против царской России, СССР и современной РФ для американских стратегов – это одна и та же борьба. На всех этапах она ведется средствами, соответствующими эпохе. Сегодня это сетевые средства. Глобализация, переход к постиндустриальной модели, информационному обществу и центральности сети не отменяют геополитики. В геополитике все остается по-прежнему: суша против моря. Только теперь эта борьба все более и более развертывается в сетевом пространстве.
Но тут есть одна деталь: сеть – это изобретение цивилизации моря, продукт ее исторического развития. Поэтому США и Запад в целом перешли к сетевым стратегиям раньше всех и намного раньше нас. Точно так же было и с техническим развитием и демократией. Промышленное производство и буржуазная демократия выросли из естественного опыта западных народов и обществ, а остальными – в том числе и Россией – это перехватывалось и имитировалось (либо в целях самозащиты от Запада, либо по глупости). Поэтому сетевые войны начали вести против нас еще до того, как мы это успели осознать. Море использует свой инструмент в свою пользу. Сейчас ситуация такова: цивилизация Моря отлаживает технику ведения сетевых войн, а мы об этом едва-едва догадываемся.
Теоретически сеть – явление глобальное, и совпадает с пространством мира. Это утверждал ранний Фукуяма тезисом о «конце истории» [37] . Но эта глобализация сети предполагает этап установления над миром полного и тотального техно-идеологического – сетевого! – контроля Запада. Конец истории наступает тогда, когда всё становится сетью, строго организованной по западному, американскому алгоритму (когда Море становится единственным и главным историческим субъектом).