Сеять смерть. Смерть, смерть, смерть!!!
Для чего же ещё в мире появляются всепобеждающие мечи???
В мире, где почти все войны ведутся для того, чтобы боги исправно получали жертвенные подношения – человеческие жизни…
– Вот вы смеётеся, а я вам истинну правду баю! – обиделся старик. – Всё бы вам, молодым, «хи-хи» да «ха-ха»! Совсем былого уважения к старшим не стало!
Михалыч насупился, подбросил в костёр пару поленьев. Поёрзал, усаживаясь поудобнее на своём потрёпанном ватнике, расстеленном на бревне. Картинно, не обращая внимания на окружающих, достал кисет и набил трубку. Не спеша утрамбовал зелье в чубуке узловатым коричневым пальцем с лимонно-жёлтым толстым ногтем.
С третьей неторопливой попытки добыв-таки огонь из трофейной немецкой «бельзиновой» зажигалки, чинно прикурил.
И всё это с видом оскорблённого дворянского достоинства, хотя по жизни Михалыч к «голубой крови» не имел ни малейшего отношения. Был он мужик-мужиком, и не в первом поколении! От сохи, так сказать.
Яромир Михайлович Пантелевский, шестидесяти двух лет от роду, беспартийный, активный участник Великой Октябрьской социалистической революции, ветеран Первой мировой. Теперь вот – партизан в отряде майора Тимошенко. Отец двух сыновей, старший из которых, пограничник, погиб в первые же дни войны. Михалыч даже похоронку успел получить, прежде чем немец пришёл в его дом.
Затянувшуюся паузу никто из собравшихся у костра не нарушил. Все были люди бывалые, и знали, что за паузой должна воспоследовать какая-то байка.
Раскурив трубку, старый партизан пару раз пыхнул ароматным дымом и буркнул:
– Вот вы говорите, богатыри, дескать, на Руси перевелись…
«Пых»… «пых».
– А я вот вам скажу…
«Пых».
– Нет… Не перевелись!
Дед хлопнул себя кулаком по колену, соскользнул с бревна и плюхнулся на землю костлявой задницей. Однако быстро встал, оправился и примостился на бревно. Словно ничего такого и не бывало. Снова раскурил погасшую было трубку.
– Вот я и говорю! Не перевелись есчо на Руси богатыри! Лично о том ведаю!
– Да ладно тебе, Михалыч! – обнажил крепкие белые зубы в улыбке бывший сержант-танкист Серёга Маслов. – Расскажешь нам сейчас очередную свою байку? О том, как ты Гитлера чуть не споймал?
Остальные сдержанно хохотнули. Это было такой же частью ритуала, как ворчание Михалыча, подкреплённое неизменной паузой с набиванием трубки.
Всегда кто-нибудь из молодёжи подначивал старика, подзадоривал его какими-нибудь лёгкими шпильками.
Старик Яромир добродушно усмехнулся.
– Вот в прошлом годе, вас всех, молодых, есчё в отряде тода не было… Так от, в прошлом годе, едва наш отряд только зачинался… Да-а, – он отёр губы тыльной стороной ладони и приложился к трубке. – И товарищ майор Тимошенко есчё не начальствовал над нашим отрядом… Прибилися, стало быть, к нам два пограничника. Из тех, что до последней возможности героически Брестскую крепость обороняли.
Так вот, двое их, значитца, было! Старший – капитан Нечипуренко. Как щас помню – Кондрат Григорович! Во-о… А младшой, значитца, сержант. Молоденький такой!.. Лексеем его звали.
– Ну, и? – «подтолкнул» рассказчика неугомонный Маслов. – Дальше-то что? Эти твои пограничники танки вверх гусеницами переворачивали одной левой?
– Танки не переворачивали, да и силой нашему кузнецу колхозному Даниле Тимофееву куда как уступали… Погиб он, болезный, – после паузы продолжил старик. – На десятый день, как мы в лес ушли. Стычка у нас была с полицаями. На-шли-ись-таки и среди наших иуды!.. Борька Клюев, Микола Беспалков да Юрка Гончаров, что перед самой войной в село вернулся. Из техникума, гада, выперли за амарательное, значитца, поведение… Вот ентот Борька, мать его за ногу, Данилу случаем и поранил насмерть. Из ихнего немецкого ахтамата «шмасера»! У него одного из трёх иродов такой был! Больше всего ему, окаянному, хвашисты верили. Да-а…
«Пых», «пых».
– Мы их тогда на просеке встретили, когда они из Юхновки експроприированых поросей везли. На подводе, значитца, ехали, гады. А мы, стал быть, наперерез из леса!
Дед решительно взмахнул рукой с зажатой в ней трубкой.
– Вот тогда-то он, поганец, и зачал пулять из свово ахтамата! И Данилу пострелил…
Старик загрустил.
– Михалыч, ты дело-то говори! – подал реплику обычно отмалчивающийся Семён Велихов, бывший колхозный коневод. От него участия в разговоре ожидали в самую последнюю очередь. Когда немцы только нагрянули, сожгли они конюшню нашу с конями вместе! А Сёмка Велихов, верно, сдвинулся от дикого конского ржания. Всегда с тех пор был молчалив, говорил только в самых крайних случаях. – Знаем мы про Данилу. Ты про пограничников начал баять? Так и бай!
– Так ить я и говорю, – ничуть не смутился старый партизан. – Прибились к нам через месяца два пограничники, худые, оборванные, но с оружием! Откормили мы их на лесных-то харчах, вот…
– И что? – веско подала голос Валя Зартиссян, черноволосая девушка восемнадцати лет.
Валя попала в отряд с разбомбленного фашистами поезда. Спортсменка, комсомолка, ворошиловский стрелок, она стала «штатным» снайпером отряда. На счету этой суровой с виду красавицы, по которой втихую сохли все мужчины отряда, начиная от четырнадцатилетнего сопляка Веньки и заканчивая сорокапятилетним бобылём Брошкой Хамаевым, за полтора года партизанской жизни числилось ни много ни мало, а сто двадцать восемь фашистов!
– Чем они так примечательны, эти ваши пограничники, если, по вашему же утверждению, они были гораздо слабее, чем ваш кузнец? Какие же они тогда богатыри?!
– А в том дело, девонька, – хитро прищурился Михалыч, – что богатырь не тот, у кого силы много, а тот, кто духом силён!
– Как это – духом? – не поняла Валя. Она поудобнее обняла свою неразлучную «подругу» – зажатую между коленями винтовку системы Мосина, образца 1891/1930 г., с трофейным оптическим прицелом.
– Потому как не во всех есть дух воинский! – старик последний раз затянулся и принялся выколачивать трубку о бревно. – Остальные-то народцы, оне, так… Жидковаты. Нет у них этого самого духа! Вялые оне. А вот мы, славяне, как раз этим-то духом всегда славились! Тоже, правда, далеко не каждый. Но всё ж таки!.. Так от, кто духом силён, кто воин истинный есть по призванию, тому не нужна сила. Он и так врага одолеет, каков бы тот ни был страшен.
Ярополк Михайлович погрузил трубку в кисет и упрятал его в карман пиджака.
– А те, про кого баю вам, истинно сильны были этим духом! Так-то, красавица!
Старик победоносно улыбнулся.