Сеньор Риварес взял его, длинным ногтем мизинца взрезал клапан и вынул сложенный листок. Пробегая его глазами, он еще больше нахмурился и помрачнел. Потом достал из невидимого ящика письменного стола плоскую компьютерную клавиатуру и стал быстро стучать по клавишам. Людмила украдкой огляделась в поисках монитора. Но ни монитора, ни мыши она не заметила. Зато увидев, что сама клавиатура ни к чему не подключена, решила, что этот мрачный громила просто морочит ей голову.
— Готово! — пророкотал тот, глядя куда-то под стол. Он воздел указательный палец, задержал его в воздухе и, собравшись с духом, опустил на клавишу. — Пое-ехали… Гуд-бай, бабки! Теперь они уплыли в голубую даль — это те, бабулька, не хрену моржовому отсос, — пробормотал он себе под нос, не обращая внимания на посетительницу. — Опана! Трансакция завершена. И что это за «Меч и щит» такой? Первый раз слышу…
Он вопросительно посмотрел на Людмилу.
— И как там наш Владик? Процветает? Или все в заботах?
— Скорее бегает… — дрогнувшим голосом ответила Люда.
Русскоговорящий испанец с сожалением оглядел ее белое платье.
— А я ему давно говорил: Владя, бросай ты эту муть, забудь обо всем, вали к нам в солнечную Испанию. Тут можно крутить такие же точно дела, если еще не круче. Вон Гусинскому плохо ли… А уж Варяг и подавно был бы в полном шоколаде! С его-то немереными бабками, с его-то охренительными связями, с его-то, блин, нехилой энергией! А он все там топчется, играет с крутыми в кошки-мышки, все чего-то ищет, добивается, не понимает, что ли, куда все закрутилось… Плетью обуха не перешибить, как говорится. Вон уж самые-то догадливые давно ноги сделали из страны, тут осели. Че он в Москве забыл? Там же теперь не коммерция, а одна сплошная контрибуция, экзекуция и экспроприация… — Он осекся и впервые за те пятнадцать минут, что Люда провела в этом так называемом банке, губы сеньора Ривареса изобразили подобие улыбки.
В комнате повисло неловкое молчание.
— Уже все? Я могу идти? — сорвавшимся голосом произнесла Люда.
— Все, все. И даже больно не было? — грубо пошутил громила и откровенно хохотнул: — Позвольте полюбопытствовать: вы-то Владьке кто? Жена? Любовница? Или просто так?
— Просто так, знакомая… — соврала Людмила и, встав, поспешила к двери.
— Да ладно гнать-то… — вроде как обиделся сеньор Риварес. — Варяг не лох, чтобы какую-то просто знакомую по таким крутым делам сюда засылать. Ну да ладно… Если просто знакомая, так, может, мы успеем с тобой провести романтических полчасика, — И Риварес сделал попытку приобнять Людмилу.
— Я пойду, меня ждут… — отстраняя руку сеньора и пропуская мимо ушей его двусмысленные вопросы, отозвалась Люда.
Она торопливо прошла в коридорчик и выскочила на душную улицу. За ее спиной хлопнула дверь и лязгнул замок.
Чудной банк. Чудной сеньор Риварес. Все это как-то ужасно чудно… Не как в кино про шпионов, а скорее, как в дурном сне. Но главное, что она выполнила то, ради чего стремглав сорвалась в эту скоропалительную турпоездку, стоившую Владиславу, считая со срочным изготовлением ее паспорта, тысячи две долларов, не меньше. И тут она вспомнила странные слова сеньора Ривареса: «…с его-то немереными бабками…» И еще — он сказал, что осуществил перевод денег «в голубую даль»… Это как же понимать? Неужели Владислав — подпольный миллиардер?
Она не знала, смеяться ей или плакать от такого открытия… Во всяком случае, никакой радости по этому поводу она почему-то не испытала — скорее, огорчение.
— Осетринка копченая! Белужка! Икорка осетровая, вот, попробуйте! Засольчик свеженький! Недорого предлагаю! На всем рынке дешевле не найдешь! — радушно предлагала статная, крепко сбитая чернобровая красотка средних лет. Длинной мельхиоровой ложкой она зачерпнула из синей жестянки горку лоснящихся серо-серебристых шариков и протянула высокому седоватому мужчине в длинном коричневом пальто. — Попробуйте! Просто так попробуйте!
Тот с интересом оглядел аппетитное угощение и, отрицательно помотав головой, бросил:
— Как же я найду дешевле, если у вас все на рынке схвачено и цены у всех одинаковые?..
Да, Ленинградский рынок — зрелище не для слабонервных бюджетников. Заходишь, прячась от гуляющего по улицам октябрьской Москвы промозглого ветра, в этот гигантский светлый пакгауз — и словно попадаешь в другой город, в другую страну, в другую реальность… По обеим сторонам длинных рядов громоздятся горы турецких помидоров и голландских салатов, израильских апельсинов и тунисских фиников, ташкентских дынь и чилийского винограда… В воздухе стоит тонкий аромат восточных пряностей, горками и в разноцветных мешочках разложенных по мраморному прилавку, и смешивается с терпким запахом спелых фруктов и ягод, и похожие друг на друга как две капли воды, как братья-близнецы, рожденные могучей матерью-героиней из славного города Баку, улыбающиеся фальшивыми улыбками щетинистые торговцы наперебой зазывают посетителей этого овощефруктовоягодного рая подойти и отведать заморских даров природы. А дальше глаза рябит от белых халатов — здесь начинаются мясные ряды, где в навал лежат гладкие тучные куры и гуси, да длинные, рельсоподобные свиные вырезки, да поджарые кроличьи тушки с одиноко торчащей меховой лапкой, да бараньи полутуши с покатыми задами, да ведра тягучей, как белая патока, сметаны и прикрытые крахмальными марлевыми платками тазы с до невозможности белым творогом…
«Ничего не изменилось в этой несчастной стране», — подумал мужчина в длинном коричневом пальто, медленно двигаясь вдоль бесконечного мраморного прилавка и оглаживая взглядом бесстыже раздвинутые упитанные бедра месячных цыплят, выставивших напоказ свое срамное нутро. Уж то, что на Ленинградском рынке почти ничего не изменилось, — это точно! Разве что изобилия прибавилось. Так же лежали и эти куры, и виноград, и бараньи ноги, и банки с черной икрой и при Борисе Николаиче, и при Михал Сергеиче, и при Юрии Владимировиче, и при Леониде Ильиче… Кому это мешало? Зачем понадобилось порушить, безжалостно покорежить, выкорчевать тщательно выстроенную и устоявшуюся державу, чей механизм был заведен Иосифом Виссарионычем и работал как часы. Пусть не идеально, пусть не для всех. Но с этой державой считались и боялись ее и там и здесь. Мужчина тяжко вздохнул: «Нет, надо все исправлять, пока не поздно. Надо все вернуть на круги своя… Правильно говорит Разин, правильно…»
— Сергей Гурьевич! — услышал он тихий голос и медленно обернулся.
— А, Максим Петрович! — Внимательный взгляд Тялина скользнул по бледному лицу вора в законе Кайзера и прополз по лицам двух крепких ребят с короткой стрижкой, которые маячили за спиной своего пахана. — Давайте отойдем к цветочкам — там нам будет поспокойнее… И попросите своих вассалов… где-нибудь погулять. Зачем привлекать лишнее внимание, — добавил Тялин с усмешечкой.
Кайзер сделал рукой едва заметный знак, и его телохранители молча растворились среди редких покупателей Ленинградского рынка. Тялин решительно двинулся к цветочному ряду, от которого волнами исходили пьянящие благоухания всепогодных роз, астр и хризантем. Торговки засуетились было при виде двух потенциальных клиентов, но одного недовольного взмаха руки важного господина в коричневом пальто оказалось достаточно, чтобы они перестали кудахтать и снова расселись по своим местам.