Через полчаса растерянные милиционеры и военные попытались урезонить осатаневших гражданских, и жестокая схватка вспыхнула с новой силой. Люди бросались на подоспевшие бронемашины и даже на танки, швыряли в представителей несуществующего уже закона пустые бутылки, камни, отбирали у них оружие.
Никто не уследил, когда раздался первый выстрел – одинокий пистолетный хлопок, послуживший сигналом к следующему витку трагических событий. Взахлеб застрекотали автоматные очереди, косящие людей направо и налево. Кричали раненые женщины, плакали дети, лишившиеся отцов, братьев, сестер... Пикетчики захватили один из танков, бестолково вращающих башней туда-сюда, и умудрились произвести залп по остановленному локомотиву. Снежная пыль и искореженные стальные осколки взметнулись тугим смертоносным облаком. По «Т-120» незамедлительно жахнули из гранатометов, и из люка выскочили несколько человек, контуженно щурясь и хватаясь за раскаленную броню, крича, падая навзничь на мерзлую землю с черепами, пробитыми пулями...
Несколько вертолетов, потеряв связь с командованием и не решаясь применить ракеты, кружили над станцией, ставшей местом самой бессмысленной за все время эвакуации Москвы бойни...
* * *
Сти, узнав о беспорядках возле Расторгуево, решила сама поехать туда, взвалив заботы по организации распределения пациентов на Бориса.
Бронированный «Мерседес» подкатил почти вплотную к насыпи и остановился. Эскорт из трех джипов припарковался рядом. Выйдя из машины в сопровождении верного телохранителя Володи, который тщетно уговаривал ее отказаться от опасной затеи, и нескольких спецназовцев, Сти вгляделась во мглу снегопада.
Бой к этому времени уже закончился, но издалека все еще долетали редкие звуки выстрелов. Вдоль железнодорожных путей угрюмо брели люди, потерянно озираясь по сторонам. Некоторые стонали от ран, другие несли на руках убитых...
– Что же вы делаете, неразумные? – прошептала она, набрасывая капюшон.
– Кристина Николаевна, поехали обратно, – в очередной раз попросил Володя.
– Утихни, – огрызнулась она и подошла к сидевшей на рельсе девчонке.
Та, услышав шорох за спиной, вздрогнула и медленно оглянулась. Растрепанные волосы, порванная местами куртка, синее в свете семафора лицо.
Не девчонка, оказывается, – женщина. Лет тридцать-сорок – в полутьме не разобрать.
– Что здесь произошло? – спросила Сти, присаживаясь рядом.
– Что здесь произошло... – повторила женщина ровным голосом.
– Вставай, пойдем со мной.
– Вставай... пойдем...
Сти вдруг захотелось помочь этой несчастной. Пропало восторженное чувство, приятно щемившее сердце целый день. Что-то странное затикало внутри. Она поняла, что, спасая толпу, забыла о людях. Внезапно эти понятия расслоились и распались на два пласта – толпа и люди. Вроде бы похожие, но, если приглядеться, лежащие в абсолютно разных плоскостях ценностей.
Взяв женщину за руку, Сти погладила худые безвольные пальцы. Они оставались неподвижны. Сняв с себя замшевые перчатки, утепленные изнутри пухом, она натянула их на угловатые кисти женщины.
– Поговори со мной, – еле слышно попросила Сти.
– Поговори со мной... – отозвалось слабое эхо.
Сти вздохнула и прислушалась к гулу турбин истребителя, пронесшегося где-то в темном небе.
– Я хочу тебе помочь.
Тишина. Чей-то всхлип в толще снегопада, стрекотание невидимого пулемета, скрип щебенки под ботинками Володи, стоящего неподалеку.
– Мне нужно кому-то помочь, понимаешь?
Женщина снова промолчала, глядя четко перед собой. Тонкие струйки пара срывались с ее потрескавшихся губ, пугая крупные снежинки.
– Пожалуйста, позволь мне согреть тебя! – громко сказала Сти, тряхнув острое, словно окаменевшее плечо. – Мне очень надо кого-то согреть! Здесь, в этой беспросветной мгле! Понимаешь?!
– Понимаешь...
Женщина улыбнулась чему-то своему, двинув самыми краешками губ. Неуклюже встала и, наступая на скользкие шпалы, пошла прочь.
– Подожди! – крикнула Сти. – Постой же ты! Куда? Я могу сделать для тебя все, что только пожелаешь! Хочешь, мы станем подружками? По-настоящему! Будем встречаться, делиться ничего не значащими новостями, пить кофе с коньяком на кухне по вечерам и сплетничать! Да-да, будем подолгу сплетничать о противных мужиках! Хочешь?..
Сутулая спина женщины уже нечетко вырисовывалась в объемном тумане бурана. Синий свет низкого семафора холодным конусом падал на Сти.
Она на миг забыла, что мир больше никогда не будет прежним. Она почувствовала себя такой одинокой в центре этого безмолвного снежного омута. Захотелось вдохнуть поглубже, чтобы не захлебнуться, не утонуть. На какой-то едва уловимый момент все вокруг замерло. Остановились даже разбегающиеся галактики...
Но уже спустя считаные секунды перед глазами Сти заискрились мириады пятнышек, возвращая пространству движение, сдвигая остановившуюся плиту времени, брезгливо разбрасывая силуэты подкравшихся фантомов, протянувших свои сухие щупальца к ее горлу.
Проклятая баба! Не захотела любви и тепла. Ушла. Д-дура... Перчатки жалко, двести евро стоили.
Что ж, люди вольны выбирать свою судьбу. Во второй раз Сти не предложит. Никому.
Ее глаза ртутными яблоками блеснули под капюшоном, обжигающее дыхание вырвалось из груди белесым облаком, молодое еще тело напряглось, улавливая каждой мышцей вновь заструившуюся через него энергию.
Что ж, значит, не удалось договориться с совестью. Это ерунда, это – лишь мелкая неудача, которую можно при должной сноровке превратить в значительный успех.
– Володя, поехали обратно.
Телохранитель подал руку Сти и ловко помог ей взобраться на склон.
В холл Центра она ворвалась стремительной, твердой походкой, хищно оглядывая очередь страждущих прописаться в городах на траве, где всегда светит солнце.
«Забвение, говоришь? – прошептала Сти себе под нос, поднимаясь в лифте. – Царек стручковый... Я устрою тебе такое забвение, что мало не покажется. Я вам всем покажу, где проходят границы наслаждения и боли. Быдло... Вы настолько примитивны и немощны, что недостойны даже снисхождения. Вы еще не доросли до таких дорогих подношений, которые вам бросил эс, словно сгнившую кость облезлым псам! Куда вам! Вы же грызню устроите очередную, только и всего...»
– Где Борис? – спросила она, входя в приемную своего кабинета.
– На восьмом этаже, в комнате связи, – ответил охранник в бело-голубой форме.
«Милосердие, говорите? Я вас научу милосердию... Вы сумеете ощутить вкус этого слова, оказавшись в цветущем, солнечном аду...»
– Скажите ему, чтобы поднялся ко мне в течение пяти минут, – бросила она охраннику, открывая резную дверь кабинета.