– Вы работали в ночную смену? – спросил Дэн.
– Да, так.
– В котором часу вы пришли домой?
– Не очень поздно. Пожалуй, часов в десять утра.
– Так вы заявили на суде.
– Значит, наверное, так и было.
– В какое время вы ушли с работы на лесопилке?
– Где-то около восьми.
– Что вы делали между уходом с работы и приходом домой?
Паркер поерзал в кресле и оглянулся на галерею, но не на племянника.
– Зашел немного выпить.
– Немного – это сколько?
Паркер пожал плечами.
– Не помню.
– На суде вы показали, что выпили три кружки пива и порцию виски.
– Значит, наверное, так и было.
– Вы помните название бара?
Паркер стал похож на человека с больной спиной, пытающегося устроиться в кресле. Кларк воспользовался случаем встать и заявить протест:
– Ваша честь, все это не относится к делу и явно вызывает смущение у свидетеля. Если защита намеревается только смутить…
– Вовсе нет, ваша честь, – сказал Дэн. – Я пытаюсь установить, в состоянии ли свидетель оценить то, что увидел, вернувшись в то утро домой.
– Я позволяю это, – сказал Мейерс. – Только побыстрее.
– Я не помню бар, – сказал Паркер.
Он не мог вспомнить название бара и на суде, но тогда никто и не настаивал на этом.
– А когда вы пришли домой, где был Эдмунд?
– Спал в своей комнате.
– Вы разбудили его?
– Сразу – нет.
– А когда вы его разбудили?
– Когда приехал шериф. Часов в одиннадцать.
– Вы заметили какое-нибудь изменение во внешности Эдмунда с тех пор, как видели его в последний раз?
– Вы имеете в виду царапины на лице и руках?
– Вы заметили царапины у него на лице и руках?
– Должен был заметить. Они были заметны.
– Он не пытался их скрыть – как-то загримировать, или сделать менее заметными еще как-то?
– Не думаю, что у нас было что-либо такое. Мы жили вдвоем, он и я. Женщин не было.
Когда галерея заулыбалась, Паркер тоже по-бараньи улыбнулся и впервые посмотрел на племянника. И его улыбка погасла.
– Он сказал вам и шерифу Каллоуэю, как получил эти царапины?
– Он сказал, что работал в сарае и какая-то деревяшка, которую он строгал, повернулась на верстаке, раскололась и порезала его.
– Что сказал или сделал шериф Каллоуэй?
– Он сделал несколько моментальных снимков лица Эдмунда и его рук, а потом попросил разрешения осмотреть дом.
– Вы дали разрешение?
– Да, сказал, что пусть осмотрит.
– Вы сопровождали его?
– Нет.
– Вы видели, как шериф заходил в сарай?
– Да, видел.
– И видели, как он забирался в кабину красного «Шевроле»?
– Да, он и туда забирался.
– Вы ремонтировали тот автомобиль, Паркер?
– Ремонтировал.
– Но давали Эдмунду на нем ездить.
Паркер кивнул.
– Да. У него не было машины, а он любил водить.
– В то время в машине был коврик?
– Нет. Я раздел автомобиль до металла.
– На сиденьях была кожа или ткань?
– Кожа.
– Еще один вопрос, Паркер. Вы держали в той машине какой-нибудь черный пластик – знаете, мусорные мешки или, может быть, что-нибудь, чтобы накрывать грядки на зиму?
– У меня нет огорода.
– Так вы не держали в машине пластика?
– Насколько я знаю, там ничего такого не было.
– А в доме был?
– Вы имеете в виду мусорные мешки?
– Да.
– Нет. Я из мусора делаю компост. А что не годится для компоста, просто выбрасываю в кучу. Когда куча становится слишком большой, я отвожу ее на свалку в Каскейдию. У нас в горах нет службы по вывозу мусора.
Кларк отказался задавать Паркеру какие-либо вопросы, и Дэн закончил день вызовом Маргарет Джезы. Джеза была детективом, проводившим обыск в доме и автомобиле Паркера, это она нашла серьги в виде пистолетов в банке из-под кофе. Теперь Джеза была на пенсии и жила в маленьком городке в Орегоне со своим мужем Эриком, но в остальном не сильно переменилась с тех пор, как Трейси видела ее на первом суде, – так же стильно одета и на четырехдюймовых каблуках.
Дэн расспросил Джезу о ее обыске, чтобы еще раз установить, что ее люди нашли в тот день, и посвятил основное время обсуждению серег, найденных в сарае в банке из-под кофе, и светлых волос, найденных в кабине «Шевроле». Он методично провел ее по цепи найденных предметов. Это было утомительно и отнимало много времени, но это было необходимо, чтобы избежать споров о том, что кто-то сфабриковал улики и подбросил их за те двадцать лет после того, как Джеза и ее люди нашли их и передали в криминальную лабораторию штата Вашингтон, где они хранились с тех пор. Когда Джеза покинула место свидетеля, судья Мейерс закрыл заседание. Обеспокоенный прогнозом погоды, он сообщил, где сидит его секретарь, и сказал, что если дальнейшие слушания придется отложить, суд выпустит письменное заявление для прессы и публики. Когда он стукнул своим молотком, Мария Ванпельт и прочие репортеры бросились к Трейси, которая с такой же скоростью бросилась к выходу, где неожиданно наткнулась на Финлея Армстронга. Армстронг проводил ее в коридор мимо слепящих фонарей над камерами и провел вниз по внутренней лестнице; репортеры сзади забрасывали ее вопросами.
– Можете прокомментировать слушания? – спрашивала Ванпельт.
Трейси пропускала вопросы мимо ушей. Когда Финлей вел ее через стоянку к машине, снег местами достигал толщины в фут.
– Я встречу вас здесь завтра утром, – сказал Армстронг.
– Вас попросил шериф? – спросила Трейси.
Он кивнул и протянул ей визитную карточку.
– Если что-то будет нужно, просто позвоните.
Не успела она выехать со стоянки, как телефон зазвонил. Хотя Дэн и предупреждал, что суды сродни марафону, а пока прошла лишь первая миля, Трейси поняла по его тону, что он доволен тем, как прошел день.
– Я еду в Пайн-Флат проведать Рекса. Встретимся там. Обсудим завтрашний день.
* * *
Когда Трейси прибыла, Дэн был у ветеринара, и она, подняв капюшон куртки, вышла за дверь и стала ходить по крыльцу, проверяя электронную почту и отвечая на эсэмэски. Стемнело, небо заволокло низкими тучами, из которых продолжал падать снег и, похоже, не собирался скоро перестать. Градусник у замерзшей фигурки за окном показывал минус четыре.