Сара подняла голову, услышав скрип ворот, раздавшийся эхом в шахте. Он вернулся раньше, чем она ожидала. Обычно свет гас совершенно, но сейчас лампочка еще испускала тусклый желтый свет.
Сара поспешила закончить, собрав крошки бетона и заметя пыль в дыру. Лампочка светила еле-еле, и она не была уверена, что убрала все, но у нее не было времени посмотреть внимательнее. Она вставила в дыру шест, заполнила ее землей и утоптала.
Дверь в стене открылась, и Сара передвинула коврик на место и села спиной к стене, обняв колени. Эдмунд Хауз вошел, положил на стол пластиковый мешок и покрутил ручку генератора. Нить в лампочке стала ярче, и девушка зажмурилась.
Хауз обернулся. Казалось, он смотрел на нее дольше, чем обычно. Его глаза перебежали на клочок ковра, но она не посмела взглянуть вниз, чтобы проверить, не сдвинут ли он или не остались ли на полу крошки бетона. Если остались, она бы сказала, что это от царапин, которые она делала на стене маленьким камушком, чтобы отслеживать дни.
– Что ты делала? – спросил он.
Она пожала плечами и подняла книжку.
– Что я могу делать? Я прочла каждую книгу по два раза. Не очень интересно, когда уже знаешь, чем все закончится.
– Ты жалуешься?
– Нет, просто говорю.
По ее расчетам, прошло уже семь недель с тех пор, как он привез ее сюда. Было трудно считать дни, когда нет окон, но она использовала его как часы, ставя царапину на стене каждый раз, когда он возвращался, считая это за новый день. Он похитил ее в субботу двадцать первого августа. Если она сосчитала правильно, сейчас был понедельник, одиннадцатое октября.
Через месяц своего плена она нашла большой железный костыль, засевший в основании вертикальной опоры. Она подумала, что его использовали, чтобы забивать в шпалы для вагонеток, вывозящих из копей серебро. Десяти дюймов длиной, он имел плоский конец, чтобы забивать его в шпалу. Она воспользовалась им, чтобы расковыривать бетон вокруг прикрученной к стене металлической пластины. Пластина имела некоторый зазор, что позволяло незаметно расковыривать стену за ней. Если расшатать плаcтину, то потом можно будет выдернуть ее из стены.
– Ты привез продукты? – спросила она.
Эдмунд покачал головой. Он выглядел смущенным и печальным. Как мальчик.
– Почему?
Он прислонился к столу, на спине и руках виднелись рельефные мышцы.
– Снова вернулся шеф Каллоуэй.
Сара ощутила, как в ней шевельнулась надежда, но скрыла это.
– Что этой суке понадобилось на этот раз?
– Он говорит, что у него есть свидетель.
– В самом деле?
– Так он говорит. Говорит, у него есть свидетель, который скажет, что видел тебя и меня вместе на дороге. Я никого не помню. А ты?
Она покачала головой.
– Не припомню.
Эдмунд оттолкнулся от стола и подошел, в его голосе слышалась злоба.
– Он врет. Я знаю, что врет, но он говорит, что есть свидетель и его показаний хватит, чтобы получить ордер на обыск. Что, по-твоему, он хочет найти?
Она пожала плечами.
– Ничего. Ты сказал, что был осторожен.
Он протянул руку и коснулся пальцами ее щеки. Она сдержала импульс отшатнуться, это только разозлило бы его.
– Знаешь, что я думаю?
Она покачала головой.
– Думаю, меня хотят облапошить. – Он опустил руку и отошел. – Если они подыскали лжесвидетеля, то, вероятно, сфабрикуют какие-нибудь вещественные доказательства, чтобы устроить суд. Знаешь, что это значит?
– Нет.
– Это значит, что мы, может быть, видимся в последний раз.
Она ощутила прилив тревоги.
– Тебя не схватят. Ты слишком ловкий. Ты их перехитришь.
– Нет, если они жульничают. – Он вздохнул и покачал головой. – Я сказал Каллоуэю, что может обосраться. Сказал, что я тебя уже изнасиловал, убил и закопал в горах.
– Зачем ты ему это сказал?
– Хрен с ним, – сказал Эдмунд, шагая туда-сюда и возвысив голос. – Он не сможет это доказать и пусть живет с этим на совести до самой смерти. Я сказал ему, что никогда не скажу, где закопал твое тело. – Хауз засмеялся. – Хочешь узнать самое интересное?
– Что? – спросила она, все больше и больше тревожась.
– Он не записывал наш разговор. Нас было только двое. Он не сможет доказать, что я вообще что-либо говорил.
– Мы можем убежать, – сказала Сара, стараясь придать своему тону энтузиазм. – Можем уехать куда-нибудь вместе, исчезнуть.
– Да, я думал об этом, – сказал он и вытащил из пластикового мешка одежду.
Сара узнала свою рубашку и джинсы. Она думала, он их сжег.
– Я выстирал их для тебя.
– Зачем?
– Разве я не заслужил «спасибо»?
– Спасибо, – сказала она, хотя и не понимала его намерений.
Он бросил их к ее ногам и, когда она не пошевелилась, сказал:
– Давай, надень. Нельзя оставаться одетой так.
– Ты меня отпускаешь?
– Я больше не могу держать тебя здесь. Когда Каллоуэй дышит в затылок.
Она скинула с плеч халат и осталась перед ним голая. Он смотрел, как она взяла и надела джинсы. Они сваливались.
– Похоже, я похудела, – сказала Сара; ее ребра и ключицы выпирали.
– Ничего, еще кое-что осталось, – сказал он. – Ты мне нравишься худая.
– Наручники, – сказала она, подняв руки.
Он достал из кармана ключ и освободил левую руку. Сара засунула руку в рукав своей рубашки «Scully» и ожидала, что он снова наденет ей наручник, но он отомкнул правое запястье, и наручники и цепь упали к ее ногам. Впервые за семь недель обе ее руки оказались свободны. Она надела рубашку и застегнула пуговицы, стараясь сохранять спокойствие.
– Куда мы отправимся? Можно уехать в Калифорнию. Она большая. Там нас будет не найти.
Хауз подошел к полке, взял жестянку и вытряхнул из нее нефритовые сережки и бусы, потом взял черный стетсон, как будто задумался ненадолго и положил обратно на полку. Он протянул ей украшения.
– Можешь и их надеть. Мне незачем держать их у себя.
Она проглотила слезы.
– Ты меня отпускаешь?
– Я знал, что всегда доходит до этого.
Слезы потекли по ее щекам.
– Не стоит плакать об этом.
Но Сара не могла остановиться. Она вернется домой.
– Когда мы уходим? – спросила она.
– Прямо сейчас. Мы можем уйти сейчас.