– Дурдом, – уже вслух подумал Эскин.

– Можно и по очереди, одну ночь он, следующую ночь ты, – бодро отозвалась Соня.

Эскин покусывал губы и молчал, уже вся жизнь казалась ему каким-то безумным сном. Эти люди существовали, и значит, Богу было угодно, чтобы их сумасшедшие воззрения укладывались в одно место вместе с нравственной проповедью.

– Все больное нравственно, а все здоровое безнравственно! – вдруг озвучил мысль Эскина Глеб Собакин.

– Вы телепат?! – спросил его с ужасом Эскин.

– Нет, я амеба, – тихо рассмеялся Собакин, усаживаясь к ним третьим на кровать.

Его красное как большой волдырь лицо безумно раскачивалось из стороны в сторону. Соня в это время оставляла засосы на шее Эскина, а Эскин закрывал глаза, думая, что все это ему только снится.

Глава 6. Жизнь втроем

Эскин до сих пор никак не мог понять, как он мог дать им уговорить себя жить втроем. Ведь он изучал античную философию, христианство, эзотерические тайны древнего Востока, и вдруг его разум почему-то ослаб и он сделался совершенно безвольным человеком. Конечно, ему нравилась Соня как женщина, но присутствие ее мужа – Глеба Собакина постоянно раздражало его. Собакин часто безо всякой причины смеялся. Кроме всего прочего он редко мыл руки и почти никогда не смывал за собой в туалете.

– Не обращай внимания, все художники такие! – успокаивала его Соня.

Глеб Собакин действительно был художником. Только рисовал он почему-то одну голую Соню, то сидящую верхом на лошади, то верхом на страусе, то на голове самого Глеба Собакина.

Вместе с собой они привезли раскладушку, на которой теперь поочередно спали то Эскин, то Глеб Собакин, пока один из них удовлетворял в соседней комнате Соню. Самое ужасное, что поразило Эскина, что Соня кричала одинаково во время оргазма, что с ним, что со своим мужем!

Получалось, что она могла с одинаковым упорством любить двух мужчин сразу! Собакин вместе с собой приволок кучу мольбертов, холстов с рамками и красок, и теперь квартира сильно провоняла краской.

Эскин без конца открывал форточку, но это не помогало. Собакин писал свои картины масляными красками.

За один день он мог нарисовать три-четыре портрета своей жены Сони, которую уже давно рисовал по памяти.

Эскин был неприятно удивлен, когда на третий день их совместной жизни Собакин написал портрет Сони, которая сидела верхом на голове безумно ошарашенного Эскина. Особенно у Собакина удачно получились глаза и раскрытый рот Эскина, в который влетала толстая жирная муха.

Эта картина была явно духовно-сексуальным издевательством над Эскиным. Картины Собакина очень хорошо раскупались.

Собакин даже никуда не ходил, ему покупатели сами звонили по телефону и приходили за картинами.

После каждой продажи Глеб Собакин куда-то уходил из квартиры, а возвращался пьяным и невменяемым.

Эскин с Соней сразу запирались в комнате, а Собакин бродил по остальной части квартиры, громко матерился, курил, и обещал их убить, если они ему не откроют.

– Кажется, он сошел с ума, – шептал напуганный Эскин, уже сожалея о том, что продал свой единственный пистолет.

– Ничего страшного, – целовала его, успокаивая, Соня, – немного погорланит и уснет!

Но Собакин и не думал засыпать, он настойчиво стучал в дверь, требуя своего, поскольку был его день.

– Протрезвеешь, тогда и дам! – кричала в ответ Соня.

Их соседи давно уже не стучали в стенку. Им достаточно всего один раз услышать громкий мат Глеба Собакина, обещавшего всех укокошить, как они вообще навсегда затихли в своей квартире, как мыши в норе.

От такой жизни у Эскина на нервной почве появился запор, и теперь он мог часами заседать в туалете.

Глеба Собакина с Соней это очень возмущало, и они настойчиво предлагали Эскину сходить к врачу.

Наконец, Эскин сходил к врачу, но тот отправил его к психо-невропатологу.

Психоневропатолог посоветовал Эскину лечь в больницу, но Эскин отказался. Он почему-то боялся потерять свою Соню, за это время он так к ней привык, что до самой смерти готов был терпеть Глеба Собакина, который теперь не казался ему таким уж страшным.

– Художник есть художник, – объясняла ему Соня причудливые поступки Глеба Собакина, который и стены, и двери его квартиры тоже исписал портретами Сони.

Приемный отец Эскина – дядя Абрам – приехал совсем неожиданно, ночью когда пьяный и весь опухший от водки Глеб Собакин спал один в зале на раскладушке, а Соня с Эскиным спали в комнате, закрывшись от пьяного Собакина.

От какой-то странной любви и жалости друг к другу, они от вечера до полночи несколько раз соединялись в безумном порыве, и теперь спали как убитые, и даже не слышали звонка.

Но Глеб Собакин очень хорошо расслышал звонок и пошел открывать дверь дяде Абраму.

– Какого х*емыслия, ты так громко звонишь?! – заорал Собакин на дядю Абрама.

– Так поезд только ночью пришел, – дядя Абрам от удивления сел на свой чемодан.

– Какой на х*эй, Хуменгуэй, поезд?! Я спать хочу и нечего тут шастать! – проорал свою гневную тираду Собакин, и быстро захлопнул дверь перед изумленным взором дяди Абрама. Тогда дядя Абрам опять позвонил.

– Ну, что, х*еза, нацелил глаза?! – раскрыл дверь все еще никак не протрезвевший Собакин.

– Да, сын у меня тут, – обиженно вздохнул дядя Абрам.

– Н-да, – уже озабоченно завертелся на месте Собакин, – сын, сын?! А какой сын?!

– Мой сын! Куда вы его дели?! Отвечайте! – уже нахмурился дядя Абрам.

– Ах, Лева, что ли?! – радостно заморгал глазами Собакин.

– Он самый, – уже несколько облегченно вздохнул дядя Абрам.

– Ну, заходи-те, – добавил, смутившийся Собакин, – они с моей женой в комнате спят, так что вы их не будите! А то они устали! Я тут побуянил немного, вот они и заперлись от меня!

– Как это с вашей женой? – удивился дядя Абрам.

– Да, вы не волнуйтесь, я вам свою раскладушку уступлю, а сам себе пальтишко расстелю!!! – хохотнул Собакин, подталкивая в спину растерявшегося дядю Абрама.

– Мне бы вообще-то хотелось увидеться со своим сыном, – разволновался дядя Абрам.

– Но я же говорю, что они спят, устали, чего их будить-то?! – вздохнул Собакин. – Поспите до утра и увидитесь!

– Но я же не сплю, почему я не могу разбудить своего сына?! – рассердился дядя Абрам. – И почему вы и ваша жена находитесь здесь, в квартире моего сына?!

– Да, чего ты разбуянился-то, – огорченно поморщился Собакин, – ну, студент я, учусь с вашим сыном, и жена моя тоже студентка!

– Что-то вы не больно похожи на студента, – подозрительно взглянул на него дядя Абрам, – и в каком же вы учебном заведении учитесь?!