– Ведь ты все равно уже с ним переспала, так что ревновать я уже не буду, я это пережил!
– Зато у парня наверняка водятся денежки, и жить мы будем вполне припеваючи! – тогда улыбка Глеба показалась ей мерзкой и отвратительной, но это длилось всего лишь какую-то минуту.
Потом она задумалась о том, что иметь в своем распоряжении сразу двух мужчин, да еще в постели, и так свободно, и даже необычно, совсем неплохо!
Рассуждать же о какой-то морали – это дело интеллектуальных шизофреников!
Просто кому-то необходимо самоутвердиться, и он пытается это сделать с помощью бесполезной болтовни.
Даже старцы, считавшиеся святыми, как мужчины уже ничего не могли, хотя бы в силу своего возраста!
Еще ей казалось, что политики, как и религиозные люди, пытаются одурачить молодых, причем одни пытаются послать молодых на войну, другие в монастырь. И в том, и в другом случае, старые пытались уничтожить молодых, в одном случае физически, в другом – духовно.
Ведь человек лишенный радости секса становится похож на немощного старика, который прячет свою немощь за любым бесполезным занятием! Уподобить других себе вошло уже в привычку у любого мерзопакостного человека, обличенного хоть какой-то властью.
Она хорошо помнила, как работала до встречи с Глебом секретаршей у одного старика, который в силу своей старческой немощи заставлял ее раздеваться и засовывать себе в лоно бутылку из-под кока-колы, и как он вожделенно глядел на нее и кашлял от волнения, пока не захлебнулся собственной слюной. Это было ужасное время.
Однажды во время акта с бутылкой она порвала себе девственную плеву, и теперь Глеб до сих пор ее не может простить, про себя думая, что она трахалась со старым начальником.
Однако получалось, что это было на самом деле, только в умозрительном и немного осязательном плане!
Старый шеф похотливо разглядывающий ее, представлял коричневую тонкую бутылку входившую в ее лоно своим отвердевшим удом и поэтому мысленно испытывал оргазм вместе с ней.
Она так привыкла к этой бутылке, что до сих пор, когда одна закрывается в ванной, перед сном обязательно вводит ее во влагалище, испытывая при этом необыкновенное удовольствие.
Однажды Эскин услышал ее крик в ванной и подумал, что она ошпарилась, и ей потом пришлось перед ним целый час оправдываться, придумывая, что она случайно поскользнулась в ванной и чуть не задела головой о стеклянную полку, висевшую перед зеркалом.
После этого случая ей пришлось во время акта с бутылкой зажимать зубами полотенце, чтобы ее крик не вырвался наружу.
Потом бутылка из ванной исчезла, и она целых двое суток чувствовала себя неудовлетворенной, пока не додумалась вместо бутылки использовать хромированную головку душа. Удовлетворять себя с помощью глубокой мастурбации у нее вошло уже в привычку.
Она знала, что она больна и, по-своему неполноценна, что ее сексуальным желаниям нет конца и предела, но ничего не могла с собою поделать.
Даже своего Глеба, а впоследствии и Эскина она приучила к куннилингусу. Мужчины изо всех сил сопротивлялись поначалу, когда только впервые услышали из ее уст ее просьбу, но потом все же сдались.
Единственное гигиеническое их требование – принять душ она выполняла с великой охотой, используя его одновременно как предварительное совокупление с неодушевленным предметом.
Ее настойчивая требовательность в сексе не знала границ.
Эскин, поначалу, хотя и забрал несколько ночей у Глеба, впоследствии все же вынужден был перейти на обычный режим, то есть спать с Соней через ночь.
Временами ей казалось, что Глеб уговорил ее жить втроем вовсе не из-за денег и квартиры Эскина, а потому что она уже затрахала его.
– Столько раз, сколько я тебя удовлетворяю, не сможет ни один мужчина, – говорил ей не раз Глеб, хотя при этом так часто вздыхал, что у Сони не оставалось и тени сомнения, что силы Глеба уже на исходе.
Благодаря жизни втроем, у них у всех даже возник какой-то единый биоритм или биополе. Смысл этого биоритма или биополя сводился к тому, что они уже не могли обходиться друг без друга.
Они постоянно насыщали друг друга детородной влагой, и через нее делались ближе и роднее, и если раньше Глеб часто напивался и буянил, то после того как Эскин его побил, он начал пить одно только пиво, но от пива у него вырос большой живот, и появилась одышка во время акта.
Тогда втихомолку Соня стала подмешивать Глебу в чай слабительное, из-за чего Глеб часами теперь просиживал в туалете, хотя благодаря этому его живот заметно уменьшился и полностью исчезла одышка.
С Эскиным было несколько сложнее.
После отъезда отца он не просто значительно охладел к Соне, но вообще не хотел с ней заниматься сексом, ссылаясь на свою усталость и бессонницу, вызванную якобы нервным расстройством.
Однако предприимчивая Соня и в этом случае не сдалась.
Она Эскину в кофе тоже стала подмешивать лечебный настой «Виагры» и настойку элеутерококка! Результаты незамедлительно сказались почти сразу.
Теперь Эскин мог обладать Соней всю ночь без перерыва, причем он изливал в нее столько семени, что ей потом приходилось весь день ходить с прокладкой, как будто у нее была менструация. А тут еще Глеб стал на них обижаться, потому что никак не мог уснуть от их криков.
В общем, Соне пришлось уменьшить дозу лекарства, как Глебу, так и Эскину. Глебу – потому, что он большую часть ночи просиживал в туалете, Эскину – потому, что он трахал ее всю ночь и орал как сумасшедший.
Из-за этих криков соседи забросали жалобами милицию, и теперь два раза в неделю их посещал худощавый участковый инспектор по фамилии Селедочкин.
Он брал с них письменные объяснения, внимательно осматривал всю квартиру, а потом уходил. Кажется, им удалось убедить Селедочкина в том, что соседи просто из вредности пишут на них жалобы, чтобы насолить, поскольку в силу своего пенсионного возраста и болезней испытывают зависть к молодым.
В чем молодой Селедочкин и сам не раз убеждался, посещая крикливых соседей, хотя соседи кричали только из-за того, что он, Селедочкин, не предпринимает никаких мер для прекращения ночных оргий.
Они много раз давали Селедочкину прослушать диктофонную запись ночных криков, но молодой и уверенный в себе Селедочкин почему-то решил, что они сами орут в диктофон. Еще он никак не мог поверить, что через стенку может быть такая хорошая слышимость.
Тогда они предложили Селедочкину провести вместе с ними бессонную ночь, но Селедочкин окончательно убедившись в их преувеличенной неприязни к молодым соседям и вообще к молодым, совсем перестал к ним заходить.
Но очень скоро Эскин уже стал значительно меньше кричать по ночам, и соседи успокоились. Правда, Селедочкин все же выпросил пару картин у Глеба с изображением голой Сони, сидящей верхом на петухе и на крокодиле.