– Вы хотите со мной познакомиться?! – переспросил Эскин.
– Да, да, мой имя Лулу, Лулу Мабуту, ваш имя?!
– Мой – Лева, – заговорил Эскин, из симпатии немного подражая ее акценту.
– Ваш муж, то ись ваш жена – она тигр – она бросаться мой муж, – и мулатка с жаром поцеловала Эскина, показывая ему, как его Соня набросилась на ее мужа.
– Потом они номер и там, там, там… – голос у Лулу задрожал.
– Я понял, – вздохнул Эскин. Рассказ Лулу его даже развеселил.
– А давайте мы тоже номер и там-там-там сделаем!
– Мой муж ругаться, Лулу плохо, – для наглядности она даже сильно ущипнула его под столом за ногу.
– Да, ладно, чего уж там! – Эскин решительно схватил Лулу за руку и потащил с собой в номер. В коридоре их остановил дежурный администратор.
– Она по своему согласию идет?! – спросил он, с подозрением поглядывая на Эскина.
– Конечно, – улыбнулся Эскин. Лулу молчала, опустив из робости свою кудрявую головку.
– Принц Мабуту будет недоволен, – нахмурился администратор.
– Я тоже недоволен, что он сейчас мою жену …, – усмехнулся Эскин и быстро направился с Лулу в свой номер, и, захлопнув дверь, одним рывком сорвал с нее платье. Лулу дрожала рядом с ним, дрожала всем телом, зубами, глазами, всей душой.
– Ты ведь хочешь этого, Лулу, – прошептал Эскин, прикасаясь к ней руками, к ее кремовым шарикам с двумя темно-коричневыми сосками.
– Ну, признайся себе в собственной жажде, в страсти, от которой сгораешь сама! Да, она хотела этого, он видел это по ее глазам, по ее робкому и нежному шевелению губ.
– Ты ведь просишь меня о соитии? – спросил Эскин, и Лулу молча кивнула ему головой. Эскин сорвал с себя одежду и, обняв Лулу, упал с ней на кровать.
Он вошел в нее, вырвав из ее груди глубокий стон, предвещающий грядущие оргазмы.
Эскин ощущал ее безумие изнутри и снаружи.
Ее бешено колотящееся сердце, ее черная любвеобильная вульва, трепетно сжимавшая его уд, – все в ней принадлежало ему. Эскин провел языком по ее ушной раковине и тут же вырвал из ее груди крик, одновременно излив свое семя.
Откинувшись, Эскин разглядывал ее с мучительным восторгом.
Лулу лежала с закрытыми глазами как волшебное изваяние, как заколдованная сказкой царевна.
Он чуть прикоснулся к ее шее губами, потом снова провел языком по ее ушной раковине и мгновенно последовал к ее раскрытым пухлым губам.
Его язык как жало запеленутого во снах ребенка, проник в нее глубоко-глубоко.
Потом его губы нежно обхватили ее соски, и она шумно задышала, извергая из себя будто Ниагарский водопад тысячи звуков.
Легкой тенью его язык пробежал от ее живота к бедрам, и уже там, между бедер, легко и плавно вошел в ее черную бездну. Лулу закричала и заплакала.
Еще никогда ей не было так хорошо! Эскин как будто заново открыл ей глаза на этот волшебный мир секса.
Она тут же вспомнила своего Мабуту, как он не церемонился с ней, и делал секс как грубую работу, а потом всякий раз с неприятным кряхтением откидывался от нее, как осел от своей тяжкой ноши.
– Лулу хотеть тебе ребенок, – плакала Лулу. Эскин и сам плакал от счастья, и глядел на нее влюбленными глазами. Блудливая и сумасшедшая Соня была уже навек отринута от его сердца.
Он понял, что вся его любовь к Соне была тяжелой и продолжительной болезнью, от которой он уже навсегда излечился, в то время как его любовь к Лулу была волшебной загадкой его разума и души.
– Лулу бояться Мабуту, Мабуту искать Лулу, – она вспомнила про реальный мир, про мир грозящий им опасностью и Эскин тоже пробудился.
Он быстро помог ей одеться, сложил все свои вещи и деньги в сумку, оставив Соне одну тысячу евро, и крепко взяв Лулу за руку вышел с ней не только из номера и из отеля, но и из своей неудачной жизни.
Тут же он взял такси и поехал с Лулу в гостиничный комплекс «Лужники».
Он еще не знал, что будет делать со своей темнокожей принцессой, но ему достаточно было знать, что она стала частью его души и всей его жизни.
По иронии судьбы Эскин остановился в том самом номере, где его приемный отец – дядя Абрам признавался в любви своей Рите, запертый ею в сауне.
Горничная очень хорошо запомнившая отца Эскина и сразу же признавшая в Эскине его сына, сказала ему об этом, и Эскин задумался.
В его жизни было много совпадений, причем некоторые из них каким-то загадочным образом вели его по следу, который был, как будто заранее приготовлен самим Богом.
Почти сразу же он лег с Лулу в постель и в ее сказочных объятьях, в объятьях принцессы, задумался о своем отце.
Дядя Абрам куда-то пропал, об этом говорила ему мать по телефону. Следовательно, он может выйти на его след, ведь наверняка киношники, которые здесь снимали, что-то знают.
– Лулу любить тебя, – шепнула Лулу и Эскин засмеялся, и заплакал.
Никогда еще он не чувствовал столько радости и тревоги в одной и той же области умопостигаемого мира.
В нем было два человека, но оба гармонично сходились в одном. И тут ему на память пришла мысль, произнесенная несколько веков тому назад Григорием Двоесловом: «Для Бога менее важно сотворение того, что было, нежели сотворение того, чего не было!»
Выходит, что об этом, догадывались люди и до него, и все ощущали в своем творце самих себя, и поэтому творили этот мир, размножались, и с мудрой величавостью уходили в Невидимое Царство.
Он обнял Лулу и сжал руками два шарика ее темных грудей, потом два шарика ее восхитительной задницы, как будто символы двух связанных противоположностей, они опять напомнили Эскину о вечном раздвоении Вселенной!
– Лулу любить тебя, – шепнула она.
Было ощущение, что он уже когда-то видел Лулу, все в ней было до боли знакомо, и ее темная кожа, и ее черные кудри, и миндалевидные большие глаза, и терпкий, захватывающий в глубокий плен все ее сознание, запах ее юного тела, тела волшебной прелестницы.
«О, как она мягка и податлива, как нежно и робко она впускает меня в себя, как лесная лань, как грациозно возносятся ее бедра! Все мысли обрываются при входе в ее темную мохнатую бездну!»
– Лулу любить тебя… тебя… тебя…, – она шептала уже неосознанно, она была вся во власти его стремительного уда, уловляющего, дразнящего и обнимающего ее всю изнутри…
Продюсер не обманул их и на следующий день в одной из комнат Рита с дядей Абрамом действительно обнаружили уже работающий телевизор.
Сказать, что дядя Абрам испытал от этого огромную радость, было бы явным преувеличением. Однако появление телевизора несколько взбодрило его.