Главное, рассчитать удар, ударить так, чтоб не убить…
А потом ощутить неимоверное облегчение и долго, и настойчиво просить прощения, и у плачущей жены, и у кричащего от боли любовника…
И тут тоже надо найти правильную интонацию, интонацию раскаяния и сочувствия, а потом еще выпить с ними, и с женой и с любовником, обнять их как родных и расплакаться от сострадания к ним и к себе, и пожалеть всех их несчастных и убогих…
Вот почему моя охота на любовников моей жены никогда не прекращается…
Я постоянно, куда-то уезжаю, нахожу самые разные, порой немыслимые причины, чтоб опять неожиданно вернуться, аккуратно и осторожно открыть дверь, и опять поймать на груди своей жены, в ее изнеженном лоне очередного беднягу, и донести до него живое чувство несчастного, обиженного и неприкаянного мужа… Аминь!…
Сначала жена робко заглянула за занавеску, а затем издав ужасный вопль, но тут же осмелев, с силой вытащила из-за занавески мою голую любовницу, мою Цыпу… Цыпа тоже кричала от боли и извивалась всем телом…
Я немного пожурил жену, потом Цыпу, и ласково погладил их обеих по распущенным волосам…
Они чуть-чуть поплакали, а потом простив меня и друг друга, пошли пить водку…
А я лег на пушистый коврик с изображенными на нем улыбающимися черепами, и зажмурив глаза, как будто боясь шуршанием лучей потревожить собственные мысли, погрузился в фантастический сон.
Во сне некий Мухотренькин приглашал меня в свою деревеньку на откровенное любовное дефиле с местными девами.
Девы были пьяны и развратно смеялись, тут же повалившись со мной в душистое сено, лежащее в сарае, куда они меня внесли и бросили, быстро окутывая меня своими распущенными оранжевыми волосами, как у красавиц Ренуара…
Я плавал в девах, как в сказочном вакууме, а потом они куда-то исчезли, а я проснулся и теперь меня своими черными и белыми волосами окутывала пьяная жена и совершенно безумная и пьяная Цыпа, они сладко потягиваясь, целовали меня, одновременно пытаясь оттолкнуть друг друга и поймать новый сладкий поцелуй…
А я поймал последние солнечные лучи в окне и удивился тому, как быстро пролетел мой день…
Через некоторое время к нам на самом деле влетел Мухотренькин со своими рыжими раскрасавицами и стал пить со мной водку, я же иногда читал им свои стихи…
Все громко смеялись и снова норовя сбить друг друга с ног, кидались в мои пламенные объятия… Жизнь была прекрасна, но это не значит, что мне абсолютно везёт, всё таки даже в спокойной и сладостной жизни есть свои потемки и неудачи…
Так я не мог понять, кто мне больше дороже жена или Цыпа, о рыжих раскрасавицах Мухотренькина я не думал, вернее думал, но как о красивых цветах, к которым можно прикоснуться, надышаться их нежным ароматом и снова навсегда забыть и никогда уже не вспоминать…
Вот такие ласковые и в то же время странные мысли посещали меня… Цикенбаум как очень редкий гость заявился только среди ночи и сразу же стал звать с собой на Оку на ночной пикник со студентками….
Но рыжие раскрасавицы так ловко ласкали меня, да и жена с Цыпой тоже не отставали от них, в конце концов я наслаждаясь этим миром, все же нашел время убежать в свои мечты, куда я уже никого не впускал, зато дирижировал вместе с мумией Тутанхамона Лондонским симфоническим оркестром…
Ох уж эти рыжие!!! Они меня нашли даже в собственных мечтах…
Их сладострастный нежный взмах размалывал в пыльцу мой бедный прах… И я летел над землей с ветром, вслед за взбудораженным собственной персоной профессором Цикенбаумом…
Цикенбаум стремился к совершенству с помощью юных студенток, которые настолько безудержно, страстно и смело отдавались ему на берегу Оки в лесу, что он…
Хорошо, что я умею вовремя останавливать свои мысли и медитировать в ночном небе, т. е. объяснять звездам несовершенство нашего разума, а с ним и нашего жизненного устройства…
Звезды учили меня говорить шепотом, чтобы потом сразу выдать мне все свои тайны… Всё сразу, все надежды и все нескромные мысли, которыми я смогу еще воспользоватьсмя в своей будущей жизни…
А мое чувство, как очень дорогое вино, хорошо пилось по глоточкам, превращая всю мою ЛЮБОВЬ в абстрактное проникновение в Вечность…
Цикенбаум это состояние называет трансмиссией духовного оргазма, но кажется, что он просто издевается, и потом ему проще пить водку, усиливая чувство постоянно возникающего на фоне голых студенток не оргазма, а бреда ревности к собственному «Я»…
И еще Цикенбаум научился из одного своего тела создавать множество одинаково чувственных тел… Одно свое тело профессор, не удержавшись, подарил рыжей красавице Мухотренькина, другое смеющейся студентке, слегка пошевелив её извилины цитатами из Гомера, третье тело он пытался отдать моей Цыпе, но Цыпа слегка потрепав его тело отбросила от себя как ненужную вещь…
А Мухотренькин, ещё больше раззадорив своих рыжих раскрасавиц и махнув мне рукой, исчез за дверью…
Я же, вконец осмелев, и слегка откинув мечты, забрался с женой и Цыпой на небо…
На небе они обе, уютно свернувшись в калачик, тёплыми и нежными телами согревали мое сердце, уже заждавшееся от них ласки и нежности…
Аромат волшебного желания вмиг распространился по небу, сладостно проникнув мне под сердце и выйдя через голову к звездам, дотронулся до Бога… И сразу же все в страхе замолчали…
А Бог не в силах больше сдерживаться, заплакал, жалея наш мир и всех нас, кого он создал…
И было светло и хорошо, хотя бы оттого, что мы здесь жили и любили друг друга, прощая за все перед последним расставанием навеки…
И люди в небо уходили точно реки…
В последний миг Цыпа решительно потянулось навстречу мне и внезапно родившемуся в ее лоне соблазну, и в последний миг слегка помолчав и застыв, словно продлевая ощущение Вечности, яобнял жену и прижал к себе Цыпу и заплакал…
И теперь плакали все, и это были слезы очищения…
Плакал Мухотренькин с девами и Цикенбаум на берегу Оки с печальными студентками…
Ибо все ощущали Вечность и печаль исходящую от нее, и поэтому прощали друг друга и плакали от ощущения невозможности преодолеть последний земной барьер для встречи с Неизвестностью… Аминь!…
Мухотренькин бродил за мной по берегу Оки тенью… Хуже всего, что за ним тянулась бесконечная толпа сладострастных дев…
– Ну, давай, поскачем по буграм и порезвимся?! – шептал он…
– А знаешь, как они прекрасно ласкают в траве?!
– Кто, насекомые, что ли?! – вздохнул я…
– Да, нет же, девы! – засмеялся Мухотренькин…
– А если я не хочу или боюсь?!