Я надувал их животы как воздушные шарики, и чувствовал от этого величайшее наслаждение, и втайне даже радовался огорчительным вздохам своих родственников, и их невразумительному страху, который парализовывал их умственную деятельность.
Не знаю, существовало ли в моем сознании какое-то коварство или кощунство, но если оно и было, то оно было оправдано моей любовью и желанием обессмертить себя в своем же потомстве!
Я так заразил всех идеей размножения, что даже Нонна Львовна залетела от Скрипишина. Правда, сама Нонна Львовна объяснила этот феномен несколько иначе, оказывается, до Скрипишина она была девственницей, а поэтому ее Богом хранимая матка очень хорошо сохранилась!
Хотя такие феноменальные способности матки Нонны Львовны нисколько не обрадовали Скрипишина.
Возможно, потому что маленький и щупленький Скрипишин сам нуждался в материнской ласке и заботе, какую ему часто оказывала Нонна Львовна.
Борька Финкельсон просто офигел, когда после долгой разлуки появился у меня дома.
– У тебя не дом, а какое-то родильное отделение, да к тому же еще охраняемое государством, – восхитился он, поглядывая то на моих улыбающихся жен, то на охранников, посиживающих в кожаных креслах возле входа.
– Послушай, как тебе это вообще удается?! – спросил он меня полушепотом, когда мы с ним закрылись вдвоем в гостиной, где за нашу встречу пили коньяк.
– Что удается?! – не понял я.
– Да, ладно не прикидывайся, – похлопал меня по ноге Борис, – разве я не вижу, что ты все время в прекрасной форме, да и жены твои все до одной опять беременны!
– Видишь ли, Борис, все очень просто, – шепнул я, – просто у моих жен парадоксальная матка!
– Парадоксальная матка?! – переспросил Борис. – В первый раз слышу! Интересно, интересно!
– На свете все интересно и парадоксально, – улыбнулся я, – и вообще заниматься сексом с женой глубоко человечно!
– Даже если она тебе не нравится? – спросил Борис.
– А мне в моих женах все нравится!
– Ося, может вам приготовить пельменей? – заглянула в гостиную Нонна Львовна, тоже с уже выпирающим животом.
– Конечно, можно, – согласился я, и Нонна Львовна исчезла.
– И что, ее ты тоже?! – опешил Борька Финкельсон.
– Ну, нет, у нее есть Скрипишин! – засмеялся я.
В этот момент к нам заглянул и сам Скрипишин.
– Можно к вам присоседиться?! – спросил он, почесывая затылок.
– Да, ради Бога! – пригласил я его к нам за стол.
– Видно, у вас тут уже привычкой стало ко всем присоседиваться, – прищурился на него со смехом Борис, но Скрипишин, горевший желанием выпить, не понял его юмора, и поэтому, схватив свой бокал с коньяком, сказал: «За соседство!» – и мы все со смехом выпили. Потом я Бориса осторожно спросил, как живет Люба, и Борис ответил, что живут они нормально, но Люба очень обижается, что я не прихожу к ним в гости.
– Ну, ты же видишь, какой у меня кавардак?! – взмахнул я рукой.
– Да, уж, – вздохнул Борис, – даже не знаю, радоваться или сочувствовать тебе?!
– Да, конечно же, радоваться! – я уже опьянел и готов был говорить любые, любимые сердцем глупости, – женщина, это всегда стихийное бедствие, хотя в одиночку она совсем не страшна!
– Глядя на твою семейную жизнь, я бы так не сказал, – улыбнулся Борис.
– Сказать можно все угодно, главное, правильно подумать, – вздохнул я.
Борис хотел что-то сказать, но в этот момент зашла Нонна Львовна с тарелками пельменей на подносе.
– Да, вы, как я погляжу, уже наклюкались! – удивилась она. – Ну и старички!
– И никакие мы не старички! – обиделся Борька.
– А на обиженных воду возят, – засмеялся Скрипишин, но Нонна Львовна дала ему подзатыльник, и Скрипишин сразу затих.
Она быстро поставила пельмени на стол, расставила перед каждым из нас тарелки с ложками, и молча вышла.
– Все-таки женщина – единственный наркотик, который принимают всем телом, – усмехнулся Борис, – так что, за наркотик! – и он чокнулся со мной.
Скрипишин уже спал.
А я пил, разговаривал с Борисом, а сам думал, какая все же жизнь несправедливая штука, в особенности к отдельным людям, например, к таким как Борис, чья жена исподтишка кидается на любого мужчину, и самое странное, что, получая от нее множество упреков и ссор, он продолжает с ней жить, и при этом чувствует себя вполне счастливым человеком, хотя бы потому, что большей частью своей натуры он принадлежит не ей, а окружающему его миру.
Хотя, может быть, она так удовлетворяет его, что он готов простить ей любые прегрешения и тут же их забыть?!
Я предложил Борису остаться у меня переночевать, но он отказался. Уже далеко за полночь я провожал его.
Когда мы вышли к набережной и закурили, глядя на Храм Христа Спасителя, Борис неожиданно спросил меня: «Скажи, Ося, правду! У тебя с Любой что-то было?!»
– Да, что ты?! – засмеялся я, не сводя с него своих невинных глаз.
Борис хмуро посмотрел на меня, и я перестал смеяться, хотя в душе у меня разметалось безмятежное спокойствие, ведь что ни говори, а перед Борисом я был чист.
– Да, какой смысл, мне тебе врать, Борис?! – я посмотрел на него с немым укором, как судья порою смотрит на подсудимого.
Больше всего меня удивляло то, что такое огромное количество лет нашей дружбы могла измарать какая-то молодая стерва, готовая вмиг все уничтожить между нами.
Наверное, это и есть несправедливость.
– Даже если ты мне и соврал, то все-равно спасибо! – и пьяный Борис со слезами на глазах обнял меня, и я как будто снова вернулся в наше детство, когда мы вдвоем все время чего-то чудили, то делали взрывчатку и сожгли у Бориса весь стол, то на последнем ряду в кинотеатре целовались, а иногда совокуплялись с девчонками из старших классов.
Именно тогда во мне и в Борисе, и стал проявляться какой-то повышенный интерес к анатомии, а потом и ко всей медицине.
Помню, как мы писали шпаргалки по химии, когда вдвоем поступали на лечебный факультет, как учились, и как разгружали по ночам вагоны с углем и песком. Эх, чего только не было в нашей грешной жизни!
– А может, зайдем ко мне, – предложил Борис, и я снова почувствовал себя как рыба на раскаленной сковородке, – не бойся, я знаю, что моя жена стерва, и готова пожертвовать чем угодно ради своего удовольствия, но я держу всю ситуацию под контролем!
Борис по-доброму улыбнулся, и у меня как-то сразу все сразу отлегло от сердца.
Вскоре мы поймали такси и уже через полчаса были у Бориса. Как ни странно, Люба не спала, и встретила нас в коротеньком полупрозрачном платьице, через которое просвечивали ее груди.