— Только говорить с ним должен кто-нибудь из вас, — честно предупредил он нас, когда в трубке раздались длинные гудки.
Я стояла ближе к телефону, поэтому трубка невесть каким образом очутилась у меня в руках.
— Ты не беспокойся, он страшный бабник, скажи, что мечтаешь с ним познакомиться, и он твой, — убежденно шепнул мне Мишка. — Побежит за любой юбкой. Скажи, что ты без ума от него.
— Я же его никогда ни видела, и потом, я в брюках, — только и успела возмутиться я, как в трубке сказали женским голосом:
— Алло, приемная доктора Симонюка.
— Это секретарша Ниночка, — продолжал шептать Мишка. — Поздоровайся с ней и проси Григория Петровича.
— Здравствуйте, Ниночка, — послушно повторила я. — Соедините меня с Григорием Петровичем.
— Соединяю, — согласилась Ниночка, постыдившись признаться в том, что она-то меня не узнала.
Григорий Петрович меня тоже не узнал, но его этот факт скорее обрадовал, чем огорчил. Он охотно согласился встретиться с почитательницей его врачебного искусства, хотя все норовил узнать у меня, когда же я у него лечилась и как он меня узнает при встрече, и даже попытался описать, во что он сегодня одет. Но я сообщила ему, что я-то узнаю его в любой одежде и даже без оной. После этого он совсем загорелся, и дело было в шляпе.
— Все отлично, встретимся с ним через два часа возле выхода из станции метро «Юго-Западная», — поведала я, положив трубку.
— Добираться туда около часа, — немедленно отреагировал Мишка, — поэтому у меня еще есть время подремать.
— Почему именно там? — принялась допытываться у меня Мариша, но я не знала, а Мишка уже храпел, едва добравшись до дивана, поэтому спрашивать у него что-либо, например, зачем должны присутствовать при этой исторической встрече мы с Маришей, смысла уже не было.
Глядя на простертое на диване Мишкино тело, я неожиданно вспомнила про другое тело, которое тоже было простерто. А потом по аналогии вспомнила еще про пару других тел, которые в разные моменты валялись у Мариши в квартире. Вспомнив, я невольно ахнула.
— Что случилось? — немедленно отреагировала Мариша.
— Я только что вспомнила, что мы с тобой совершенно забыли про бедного, оставленного нами на больничной койке Рудика. Надеюсь, он еще жив, а вдруг нет?
Судя по всему за последние дни в голову Мариши мысль о том, что же там с Рудиком, не забредала, потому что она скривилась, как от лимона, и сказала:
— В самом деле нехорошо получается. Может быть, он пришел в себя, дал показания, и мы совершенно напрасно тут болтаемся и впутываемся в Мишкины неприятности.
Воодушевленные этой идеей, мы начали дозваниваться до больницы. Сначала попали на какого-то мужчину, который ужасно спешил и ничем не мог нам помочь. Он только предложил подождать несколько секунд, пока он позовет дежурную. Судя по пролетающим минутам, мужчине по пути попалось более интересное занятие, и про нас он напрочь забыл. Наконец к телефону кто-то подошел и аккуратно положил трубку. Мы позвонили еще раз, там оказалось занято, тогда мы позвонили еще и еще, и на третий раз нам повезло. Дежурная была на месте и в хорошем настроении. Она нам живо сообщила, что такой-то больной сегодня выписался в два часа дня и своим ходом отправился домой.
— С черепно-мозговой травмой отправился? — поразилась Мариша.
— Он проходил у нас обследование, ни о каких травмах головы не указано, — заверила нас дежурная.
— Это не наш, — с облегчением сказала Мариша. — Посмотрите еще.
Дежурная оказалась покладистой женщиной и послушно посмотрела еще. Результатом ее поисков стало заявление, что наш Рудик из реанимации переведен, но состояние у него по-прежнему тяжелое, к нему никого не пускают.
— А говорить-то он может? — продолжала допытываться Мариша.
— Что вы? — удивилась дежурная. — Он же в коме.
Этим нам пришлось удовлетвориться. Мариша еще раз повторила, каким негодяем был Рудик, и особо подчеркнула, что ему должно только на пользу пойти то, что он попал в больницу. Авось призадумается о своей жизни и, может быть, даже изменится в лучшую сторону. Я лично поняла ее в том смысле, что мертвые всегда лучше живых.
К Доронину звонить каждая из нас просто побоялась, но чтобы другая об этом не догадалась, мы сказали друг другу, что просто неприлично так долго пользоваться чужим телефоном. Что Иннокентий и так предоставил нам кров, поэтому нехорошо вешать на него огромные счета за междугородние разговоры, а оплачивать сразу жуткая морока — звонить на станцию, узнавать стоимость, а ведь нужно еще и отдохнуть. А потом, наверняка Доронина нет на месте.
Как же, будет он сидеть возле телефона и дожидаться нашего звонка, когда у него столько дел!
Ровно через три четверти часа мы с Маришей приступили к процедуре побудки Мишки. Дело это оказалось весьма хлопотное, и слегка привести его в чувство удалось, только облив его холодной водой из лейки. Вода предназначалась для поливки единственного зеленого растения в квартире — пальмы, которую Иннокентий собственноручно вырастил из финика и теперь заботился о ней почти так же любовно, как и о себе. Поэтому в лейке с водой было растворено удобрение, оставившее на несчастном Мишке коричневатые пятна, смывать которые времени уже не было.
— Сейчас лето, делай вид, что это у тебя такой загар, — посоветовала ему Мариша.
Но Мишка ее словам не внял и всю дорогу канючил, как ужасно он выглядит и как жутко он себя чувствует. Кожа на ногах болит, колготки, которые пришлось ему натянуть из-за того, что ноги покрылись красными точечками, тесны, парик жаркий, а платье путается в ногах. Но больше всего страданий доставили ему модельные туфли змеиной кожи, которые мы обнаружили среди вещей Иннокентия и присудили как почетный приз Мишке. Они удивительным образом скрадывали чудовищные размеры Мишкиной лапы, но увы, были на десятисантиметровых каблуках. Из-за этого Мишка, обладавший и без того почти двухметровым ростом, возвышался над толпой на целую голову. Люди на него глазели, он смущался, а Мариша завидовала.
На место мы прибыли почти без опоздания. Каких-нибудь двадцать минут опоздания на амурном свидании дела не решают. К тому же у нас было веское оправдание — мы потратили их на то, чтобы прибить каблук, который Мишка умудрился сломать через первую же сотню метров. Правда, я сомневалась, что это будет достаточной причиной для Григория Петровича. Что ему, в конце концов, какой-то каблук? Укрывшись за плотным скоплением ларьков, мы обозрели местность.
— Вон он стоит, — показал нам Мишка на худосочного и бледного типа в круглых очках, который с измученным видом обмахивался толстой газетой.
— Вылитая поганка, — не удержалась Мариша и с сочувствием посмотрела на меня, так как именно мне выпала честь первого общения с Григорием Петровичем.
— Идешь к нему, приветствуешь и заманиваешь вон к той церквушке, — проинструктировал меня Мишка. — Веди его, ради бога, по самым безлюдным тропкам, чтобы мы смогли определить, есть ли за ним «хвост». И сделай одолжение, улыбайся, не стой с таким видом, словно тебя вот-вот вытошнит.