Теперь Мариша отвлекала внимание этого повара, которого звали то ли Коля, то ли Толя, а мы с Юлькой, запихнув несколько листов в морозилку, с трепетом ждали результата исследования низкими температурами. Минут через десять мы решили что достаточно. И вытащили бумагу из морозилки. Она была покрыта тончайшим слоем инея, но ни единой строчки на ней не выступило.
— Придется подсушить ее на солнце, — сказала Мариша, когда мы показали ей результаты заморозки.
Мы так и сделали, вернувшись к себе в номер. Разложили листки бумаги на балконе, сами уселись в шезлонги и принялись ждать, когда они высохнут и их можно будет убрать обратно в тайник.
— А куда ушел Карл? — спросила я у Мариши примерно через полчаса.
— Совещаться со своими товарищами, — невозмутимо ответила Мариша.
— С какими еще товарищами?! — воскликнули мы с Юлей.
— Не знаю, — пожала плечами Мариша. — Он сказал только, что их двое.
— А о чем он пошел с ними совещаться? — спросила я.
— Стоит ему поддаваться на мой шантаж или нет, — ответила Мариша.
— Мне кажется, что он с тобой разведется, — помолчав, сказала я.
— Буду только рада, — буркнула Мариша и вдруг воскликнула:
— Смотрите!
Почему-то решив, что она увидела мужа за каким-нибудь нехорошим занятием, мы с Юлькой завертели головами, пытаясь найти в окрестностях фигуру Карла.
— Не туда смотрите! — возмутилась Мариша.
И она указала на листки бумаги, которые безмятежно сохли перед нами. На одном из них вверху стали проявляться какие-то штрихи и точки. Мы упали перед листком на колени.
— Не заслоняйте ему солнце! — тут же велела Мариша.
Мы послушно отодвинулись. И через несколько секунд стало ясно, что перед нами та самая строчка, написанная размашистым Маришиным почерком. Молча мы смотрели на нее, не зная, что сказать.
— Так, — наконец прервала молчание Мариша. — По крайней мере механизм ясен. Написанный на них текст проявляется, если дать листкам полежать на ярком солнечном свете.
— Но это значит, что листки чисты, — сказала я. — Густав не успел на них ничего написать, иначе мы бы уже смогли прочесть то, что на них написано.
— Да, — согласилась со мной Юлька.
— Но Карлу знать об этом не обязательно, — сказала Мариша. — Иначе нам из него не удастся выдавить ни капли информации.
Стоило ей это сказать, как в дверь постучали. Предыдущая ночь научила меня осторожности.
— Кто там? — спросила я.
— Карл, — последовал ответ.
— Не открывай! — вскочила со своего места Мариша.
Она схватила испорченный листок бумаги и все остальные, сложила их в пакет, пакет сунула под плитку, придвинула горшок с пальмой и только после этого скомандовала:
— Запускай!
Я открыла дверь, и Карл вошел.
— Что у вас тут происходит? — спросил он. — Чего вы меня столько времени за дверью продержали? Все заговоры плетете?
— Что ты, миленький, — ласково проворковала Мариша.
Ласковой с мужчинами Мариша бывала только накануне великой пакости. С ее стороны, разумеется. Карл прожил с Маришей уже больше года и, кажется, знал об этой особенности своей жены. Во всяком случае, услышав непривычно ласковый тон жены, он вместо того, чтобы расслабиться, насторожился еще больше.
— Я разговаривал со своими коллегами, — сказал он. — Я рассказал им про сложившуюся ситуацию, про гибель Густава и про его бумаги, которые, я так понял, находятся у вас.
— Нет, не у нас, дорогуша, — промурлыкала Мариша. — А спрятаны они в надежном тайнике. А что сказали твои коллеги? Велели соглашаться на наши условия?
— Слышала? — пихнула меня в бок Юлька. — Оказывается, «наши» условия!
Я тоже впервые слышала о «наших» условиях. Мариша кинула на нас свирепый взгляд, призывая к тому, чтобы мы замолчали. И мы замолчали. В конце концов, Маришу можно было понять. Не очень-то красиво шантажировать собственного мужа.
Гораздо приличней быть всего лишь посредницей между своими, снедаемыми праздным любопытством глупыми подругами и обожаемым мужем.
— И что сказали твои коллеги? — спросила у мужа Мариша.
Тот тяжело вздохнул и ответил:
— Велели соглашаться. Бумаги Густава стоят того. Но они и в самом деле у вас? Вы меня не обманываете?
— Если ты имеешь в виду те белые листочки, на которых написанное исчезает в мгновение ока, то они у нас, — сказала Юлька, решив поддержать Маришу.
— Но мы их отдадим только в том случае, если ты нам расскажешь про то, кто охотился за Густавом и убил его, — сказала я. — И главное, про то, кто стрелял в мою кровать нынешней ночью.
— Понятно, — с сарказмом сказал Карл. — Пользуетесь тем, что я муж вашей подруги. И ничего плохого вам не сделаю.
Ловкие вы особы, ничего не скажешь.
Господи! Ну, во что Марише вечно удается нас втравить!
Вот и теперь этот милый, но явно недалекий немец вообразил о нас с Юлькой бог весть что, а свою жену и не думает подозревать. И как его только работать в полицию взяли? Знал бы он о Маришиных художествах с его серым телефоном! Но вслух мы ничего такого не сказали. Женская солидарность, знаете ли, превыше всего.
— Итак, — присев на краешек кровати, принялся рассказывать Карл, — я уполномочен рассказать вам следующее. Густав был свидетелем деятельности одного крайне опасного преступника, который в данный момент на свободе. Настоящее его имя я вам назвать не могу. Не могу не потому, что не хочу. А потому, что не знаю. Поэтому назовем его просто господин Икс. Так будет правильно.
— Ты сказал, что он преступник? — спросила я. — И почему же он на свободе?
— Вот к этому я и веду, — ответил Карл. — Господин Икс находится на свободе, потому что мы не знаем, кто он такой.
Также мы не знаем всех членов его организации. Правда, те, которых нам удалось вычислить, находятся под нашим неусыпным наблюдением. Мы знаем каждый их шаг.
— А почему вы их не арестуете?
— Что толку их арестовывать, если они не знают имени своего предводителя, — пожал плечами Карл.
— А знал его лишь Густав? Да? — спросила Юлька.
— Да, и арестовать мистера Икса мы могли бы только с помощью показаний Густава, которые тот отказывался сделать, боясь мести господина Икс или кого-нибудь из его подручных.
Дело в том, что господину Икс удалось организовать целую преступную организацию, которая много лет безнаказанно действовала. Структура ее настолько разветвлена, что даже если мы арестовывали одного члена этой банды, то он не мог сказать ровным счетом ничего про остальных.