– Зачем? – рыдала Тереза. – Чтобы еще страдать? Я не вынесу этой боли. Я больше не могу.
– Христос терпел боль и умер ради нас, – ласково сказал священник. -Не отворачивайся от него.
Доктор осмотрел Терезу.
– Тебе надо отдохнуть. Я уже сказал твоей матери, что тебе некоторое время нужно побыть на легкой диете. – Доктор погрозил ей пальцем. -Исключить из употребления бритвы.
На следующее утро Тереза с трудом встала с кровати. Когда она вошла в гостиную, мать встревоженно спросила ее:
– Зачем ты встала? Доктор сказал тебе…
– Мне нужно в церковь, – охрипшим голосом ответила Тереза. – Я должна поговорить с Богом.
Помедлив, мать предложила:
– Я пойду с тобой.
– Нет, я должна идти одна.
– Но…
– Пусть сходит, – кивнул отец.
Они смотрели вслед вышедшей их дома безжизненной фигуре.
– Что будет с ней? – подавленно проговорила мать.
– Одному Богу известно.
Она вошла в знакомую церковь и, подойдя к алтарю, опустилась на колени.
– Я пришла в Твой храм, Господи, чтобы кое-что сказать Тебе. Я презираю Тебя. Я презираю Тебя за то, что Ты уготовил мне родиться уродиной. Я презираю Тебя за то, что моей сестре Тобой было суждено родиться красивой. Я презираю Тебя за то, что Ты позволил ей отнять у меня единственного человека, которого я любила. Я плюю на Тебя.
Последние слова были произнесены ею так громко, что многие прихожане обернулись на нее. Они молча следили, как она поднялась и, шатаясь, вышла из церкви.
* * *
Тереза никогда не верила, что может быть так больно. Боль была невыносимой. Она была не в состоянии думать ни о чем другом. Она не могла ни есть, ни спать. Мир казался ей закутанным в туман и каким-то далеким. В голове, точно кадры из фильма, мелькали обрывки воспоминаний.
Ей вспомнился день, когда они с Раулем и Моник гуляли в Ницце по пляжу.
– Сегодня такой хороший день, что можно искупаться, – сказал Рауль.
– Я бы с удовольствием, но Тереза не умеет плавать.
– Я не против, если вы искупаетесь вдвоем, а я подожду вас в гостинице.
Она так радовалась, что Рауль и Моник нашли общий язык.
Они обедали в маленьком трактире неподалеку от Каньес.
– Сегодня особенно хороши омары, – сказал метрдотель.
– Я попробую, – отозвалась Моник. – А бедной Терезе нельзя. От моллюсков ее выворачивает наизнанку.
Сен– Тропез.
– Я соскучился по верховой езде. Дома я ездил на лошади каждое утро. Хочешь покататься со мной, Тереза?
– Боюсь, что у меня ничего не получится, Рауль. Я…
– Я бы с удовольствием покаталась, – сказала Моник. – Обожаю верховую езду.
Их не было все утро.
Можно было вспомнить сотни подобных моментов, но тогда она их не замечала. Она их не видела потому, что не хотела видеть ни взглядов, которыми они обменивались, ни невинных прикосновений рук, ни шепота, ни смеха.
«Как можно было быть такой глупой?»
* * *
Ночью, когда Терезе наконец удавалось задремать, ей снились сны. Каждый раз она видела новый сон, но все они были одинаковыми.
Рауль и Моник едут в поезде, обнаженные, они занимаются любовью, а поезд идет над глубоким каньоном, мост рушится, и все, кто был в поезде, летят в объятия смерти.
Рауль и Моник, обнаженные, в постели гостиничного номера. Рауль роняет сигарету, в комнате вспыхивает пламя, и они оба сгорают. Терез просыпается от их криков. Рауль и Моник падают с горы, тонут в реке, погибают в авиакатастрофе.
Сны были всегда разными.
Сны были всегда одинаковыми.
* * *
Мать и отец Терезы были в отчаянии. Дочь угасала на глазах, но они ничем не могли ей помочь. И вдруг Тереза начала есть. Она без конца ела. Казалось, она никак не могла насытиться. Она быстро набрала свой вес и все продолжала полнеть, пока не стала совсем тучной.
Когда отец с матерью пытались поговорить с ней о ее страданиях, она отвечала им:
– Я чувствую себя прекрасно. Не беспокойтесь обо мне.
Тереза продолжала жить, как будто ничего не произошло. Она ходила в город за покупками и делала все, как и прежде. Каждый вечер она ужинала вместе с отцом и матерью, читала или шила. Она словно окружила себя невидимой крепостью, куда твердо решила никого не впускать. «Теперь ни один мужчина не захочет больше взглянуть на меня. Никогда».
Внешне казалось, что у Терезы все замечательно. Душой же она пребывала в бездне отчаянного одиночества. Даже в окружении людей она словно сидела совсем одна в пустой комнате одинокого дома в одиноком мире.
* * *
Прошло немногим более года с тех пор, как Рауль оставил Терезу. Ее отец собирался в Авилу.
– У меня там есть дела, – сказал он Терезе, – но потом я освобожусь. Почему бы тебе не поехать со мной? Авила – очаровательный город. Тебе будет полезно на некоторое время уехать отсюда.
– Нет, спасибо, папа.
Посмотрев на жену, он вздохнул.
– Ну что ж, хорошо.
В гостиную вошел слуга.
– Прошу прощения, мадемуазель де Фосс. Только что принесли письмо для вас.
Тереза еще не успела распечатать конверт, как ее охватило смутное дурное предчувствие.
В письме было написано:
"Тереза, милая моя Тереза.
Бог свидетель, я не вправе называть тебя «милой» после той подлости, которую совершил по отношению к тебе. Клянусь искупить свою вину, даже если на это понадобится вся моя жизнь. Не знаю, с чего начать.
Моник сбежала, оставив меня с нашей двухмесячной дочуркой. Честно говоря, я вздохнул с облегчением. Должен признаться, что с того дня, как я ушел от тебя, моя жизнь превратилась в ад. Я сам никогда не смогу понять, почему я так поступил. Я словно оказался во власти каких-то волшебных чар Моник, понимая при этом с самого начала, что совершаю страшную ошибку. Я всегда любил только тебя. Теперь я понимаю, что смогу обрести счастье лишь рядом с тобой. К тому времени, как ты получишь это письмо, я буду на пути к тебе.
Я люблю и всегда любил тебя, Тереза. Ради всей нашей с тобой жизни я прошу твоего прощения. Я хочу…"
Она не могла больше читать. Мысль о том, что ей вновь предстоит увидеть Рауля с ребенком – ребенком его и Моник, – казалась ей непостижимой, оскорбительной.
В истерике швырнув письмо, она закричала:
– Я должна уехать отсюда. Сегодня. Сейчас же. Пожалуйста… Прошу!
Родители были не в состоянии ее успокоить.