В памяти по аналогии с провинившимся дежурным всплыл его родной племянник, который тоже вел себя несколько странно при их последнем свидании. Плел какую-то ахинею про потерявшийся ключ от гаража, хотя Никитин теперь точно вспомнил то, на что раньше не обратил внимания. Племянник отпирал гараж тем самым, якобы потерянным ключом. Начинать копать следовало с племянничка. Похоже, тому было чем поделиться с дядюшкой.
Леший был дома. Его сильно беспокоил служебный «газик», за ночь таинственным образом возникший возле ворот дома. На «газике» в обычные дни ездил дядя, но сейчас «газик» был пуст. Это тревожило, но, слава богу, недолго, так как вскоре у черного хода появился и дядя. Настроение у него было скверное, и он не давал себе труда скрывать это. Таким образом у Лешего появился новый повод для тревог, но он не почувствовал особой благодарности судьбе за появившийся выбор.
– Ну, – сказал дядя, – где мои ключи?
Эта манера брать с места в карьер всегда раздражала Лешего в своем дяде. Он бы предпочел, чтобы тот сначала поговорил о приятных пустяках, оттаял душой в обществе дорогого племянника, а потом уж и приступил бы к делу. Но ничего не оставалось, кроме как сказать правду. Никогда еще Леший не ненавидел столь остро женский пол, как в эту минуту.
– Э-э, – сказал он. – Понимаешь ли, эти девчонки…
Никитин отлично понимал, но это дела не меняло. Но он авторитетно кивнул головой, из чего Леший ошибочно заключил, что дядя целиком в курсе дела.
– И где они? – повторил Никитин вопрос, имея в виду ключи.
– Не знаю, – чистосердечно ответил Леший, имея в виду нас с Маришей. – Убежали еще вчера, прямо из парка. Я не стал их догонять. Они обещали больше не возвращаться.
Никитин испугался. Племянник, невзирая на его идиотские патлы и глупое увлечение барабанами, был дорог ему. А сейчас он нес полную околесицу, впору было усомниться в здравости его рассудка. Утро и так выдалось у Никитина нелегким, а спятивший племянник, от которого вчера в парке сбежали ключи, клятвенно уверяя на ходу, что больше не вернутся, вконец расстроил Никитина.
– Ты не волнуйся, – начал он мягко, памятуя, что с сумасшедшими иначе и нельзя. – Ты, главное, не волнуйся. Они обязательно вернутся.
– Откуда ты знаешь? – перепугался Леший. – Они тебе сами сказали?
Никитин окончательно убедился, что с племянником дело плохо.
– Ничего страшного, – увещевая, произнес он, – подумаешь, пропали. Почти все можно будет заказать снова.
– Как заказать?! – ахнул Леший. – Они же живые.
Леший определенно родился в рубашке, потому что следом за этим восклицанием он произнес фразу, избавившую его от принудительного и немедленного отправления в психушку, ибо Никитин уже всерьез подумывал об этом, так как оставить больного человека одного на целый день он не мог. А про психов Никитин, кроме того, что их ни в коем случае нельзя волновать, твердо знал еще одно – они в любой момент могут впасть в состояние буйства и натворить массу нелепостей. А возиться с ним и ждать, впадет он в это состояние или нет, у Никитина времени не было. Он размышлял, как бы ему половчее выманить племянника из дома, когда Леший воскликнул:
– Ты, похоже, про ключи?
Никитин вылетел из своего дома в еще более расстроенных чувствах, чем когда входил в него. То, что ключи находились в том же месте, где и девчонки, ничуть его не радовало. Где-нибудь за подкладкой куртки или в пыли за стиральной машиной им было бы куда безопасней.
– Ну, племянничек, – ревел он, – ну, удружил. Век не забуду.
Он еще собирался сказать про змею, пригретую на своей груди; про скорпиона, который своих привычек не меняет, и про хитрого лиса, но перед его глазами неожиданно возник угнанный «газик», на котором, он точно знал, уехали девчонки и который он уже распорядился объявить в розыск, в душе надеясь, что найти такую приметную машину не составит большого труда. Теперь получалось, что девчонки, а стало быть и ключи, не имеют никакого отношения к «газику», существуют, так сказать, отдельно и найти их будет тем трудней. А то, что найти их стоило, Никитин не сомневался. Это ему настойчиво твердило его прославленное чутье сыщика.
Никитин вернулся в отделение уже на машине, должно быть, это вселило в него утраченную было уверенность в своих силах. Потому что уже после часа приватной беседы проштрафившийся сотрудник признался в том, что ночью ненадолго покидал помещение участка. А после того, как Никитин в дружеском тоне поведал ему, какое именно наказание он планирует возложить на него, сотрудник быстро вспомнил, что по пути ему попались две девчонки, а следом за ними крались темные фигуры, о которых девчонки, будучи сильно под градусом, даже не подозревали. А если какие-то подозрения у них и были, то они их скрывали, потому что выглядели весьма беззаботными и даже напевали себе под нос какой-то мотивчик.
– Что за фигуры, конкретизируй, – потребовал Никитин от подчиненного, но тот лишь руками развел.
Пока Никитин тщательно разыскивал наши с Маришей следы, мы с ней сидели в своих коробках и нас немилосердно трясло. Тряску вызывали три причины. Первая – негодование на самих себя за собственную глупость, из-за которой мы и влипли в очередную историю. Вторая – рытвины на дороге, но это была общая беда, от них тряслись не только мы, но и вся машина. И, наконец, третья причина заключалась в том, что было страшно.
– Куда они нас везут? – дрожащим голосом спрашивала Мариша.
Меня больше волновало, что они с нами сделают, когда найдут, но Маришино беспокойство я тоже разделяла.
– Никитин решит, что мы хотели сбежать, – тоскливо тянула Мариша. – А когда увидит, что наши паспорта пропали, а рюкзаков в «газике» нет, окончательно в этом уверится. Как ты думаешь?
– А потом он обидится и объявит розыск, – вторила я. – Но искать нас будут по крупным магистралям и вокзалам, а мы в это время…
За окном мелькали виды совсем уж глухие. Поселениями и не пахло, шли леса, за ними луга, и снова деревья. Моя коробка стояла на Маришиной, и я могла хорошенько разглядеть, где нас провозят. Я только сомневалась, что это такое уж преимущество, потому что дорога и все вокруг просто удручали своим диким и нецивилизованным видом. Хотя, с другой стороны, что такого хорошего мы видели от цивилизации, чтобы о ней жалеть? Вот только смущали компьютеры, которые ехали вместе с нами. Они как-то не вязались с местностью. Совсем нехорошо стало, когда мы съехали с проселочной дороги и покатили прямо по лугу, где безмятежно паслись коровенки, проводившие нас томными взглядами. Неожиданно машина всем корпусом нырнула вниз, пол перекосился, и коробки съехали вбок. Стоило нам со всего маху удариться о стену, как машина перестала двигаться. Похоже, приехали.
– Что там случилось? – стучала в дно моей коробки Мариша.
– Мы попали в яму, – ответила я почти наугад. И не ошиблась.
Наши сопровождающие выскочили на полянку и принялись озабоченно переговариваться. В устройстве автомобилей я смыслила очень мало, ограничив свои познания теми ее деталями, которые находились непосредственно в пределах вытянутой руки, когда сидишь за рулем. Остальные я не видела, и, стало быть, они меня не интересовали. Поэтому сейчас из мужского разговора я поняла только, что из-за ямы, в которую мы угодили только что, у нас что-то должно было полететь, но почему-то не полетело. И им интересно почему. Вот чудаки, нет чтоб радоваться – они рассуждают!