— Все равно. На ночь наедаться вредно!

— Да что тут кушать? — несказанно изумилась Кира. — Один жалкий цыпленочек. Даже не знаю, у кого рука поднялась на такого кроху.

— В этом жареном монстре не меньше килограмма чистого мяса! То есть было не меньше килограмма. Пока ты за него не взялась.

— Так и что? Размышлять мне это не мешает. И чтобы ты не волновалась, скажу: я придумала, чем мы будем заниматься завтра.

— Чем? Пойдем на работу?

Леся откровенно ехидничала. А Кирино чело омрачилось.

— Вот незадача! Про то, что нам завтра нужно быть в офисе, я совсем позабыла!

— Жрать надо меньше! — пробурчала себе под нос Леся. — Тогда и склероз не так одолевать будет.

— Не ворчи. Иногда кажется, что тебе не за двадцать пять перевалило, а за пятьдесят или даже за семьдесят пять. Ворчишь, как старуха.

От такого ужасного обвинения Леся замерла с открытым ртом. А у Киры оказалось достаточно времени, чтобы развернуть свой план во всей красе. К тому моменту, когда она закончила говорить, Леся уже забыла о том, что злилась. А когда Кира встала из-за стола и, соответственно, отодвинулась от еды и, само собой, от куриной грудки, Леся припрятала ее и теперь уже успокоилась совершенно.

— И что ты придумала?

Но Кира уже подсела к компьютеру.

— Кое-что мы сейчас сами узнаем. Чего не узнаем, на то специалисты имеются.

— Что ты там смотришь?

— Если родителям Саида удалось так легко выпихнуть Алену из квартиры, значит, она там зарегистрирована не была.

— Может быть, она не захотела унижаться.

— И ушла на улицу? Не смеши меня! У любого человека прежде всего присутствует инстинкт выживания. И этот инстинкт должен был подсказать Алене, что без крыши над головой она долго не протянет.

— А может быть, она хотела умереть! — не сдавалась Леся.

— Что ты заладила! — с досадой воскликнула Кира. — С какой стати ей было этого хотеть? Вот, смотри лучше! Не была Алена у своего мужа прописана. Потому и сдалась без боя. Знала, что прав у нее оставаться в квартире нет.

— Тебе что-то удалось узнать? — заинтересовалась Леся, подойдя к подруге.

— Да, Вошкина Елена Сергеевна. Год рождения подходящий. А зарегистрирована она вместе со своими однофамильцами. Ого! Да их тут целая куча.

Леся тоже всмотрелась в ровные четкие строчки на экране.

— Трое старших, похоже, бабушка и родители. И пятеро, нет, шестеро, а с Аленой все семеро их детей!

Кира вопросительно посмотрела на подругу. Мол, что скажешь? Леся молчала. Но одно она знала совершенно точно: завтра ни на какую работу они с Кирой не пойдут. Пропади он пропадом этот туристический сезон. Тем более что всех желающих отправиться на майские праздники в теплые края они уже отправили. Больше свободных мест или горящих туров не оставалось. И чем париться на работе, отвечая всем подряд, что помочь им они не могут, Леся сочла более целесообразным взять небольшую передышку за свой поистине ударный труд.

В офис они не пойдут, это ясно. А поедут они с Кирой завтра прямо с утра в гости к этому семейству Вошкиных. И Кира думает о том же. Никаких сомнений на сей счет у Леси даже не возникло.

Глава 5

Вошкины жили в двухэтажном деревянном доме в поселке Никольское, неподалеку от Гатчины. Местечко было так себе. Никаких красот или достопримечательностей в самом поселке не наблюдалось. На улицах было убого, грязно, и лишь зеленеющие за покосившимися заборами сады приятно радовали глаз.

Но возле дома Вошкиных и сада не было. И вообще, это не был лично их дом. Вошкины занимали лишь одну из трех имеющихся тут квартир. Правда, квартира у них, честно говоря, была большая. Четыре или даже пять жилых комнат. А еще кладовки, кухня и разные чуланчики. Расплодившись, Вошкины завладели всем вторым этажом деревянного, но все еще крепкого дома. И все бы ничего, вот только вода и туалет были на улице.

— Зимой это должно вызывать определенные трудности, — рискнула заметить Кира.

— Ничего, мы привыкшие, — отозвалась младшая девочка.

Родителей Алены, а эти Вошкины в самом деле были ее родной семьей, дома не оказалось. Они уехали куда-то по делам общины. Что это за община такая, подруги решили пока не уточнять. И сосредоточили свое внимание на младших Вошкиных, оставленных дома под присмотром полуслепой и совершенно глухой старушки — их бабушки.

Эти Вошкины производили странное впечатление. Прежде всего одеждой — очень скромной, если не сказать, бедной. Но при этом очень и очень чистой. Дырки на чулочках у младшей девочки лет десяти-двенадцати были аккуратно заштопаны. Прорехи на платьях и свитерах были также починены. Но все равно было видно, что дети одеты в лохмотья.

Штанишки у мальчика представляли собой творение из лоскутов — так много было на них заплаток. С обувью было не лучше. Потрескавшиеся и потерявшие всякую форму и цвет туфли на ногах шестнадцати — и восемнадцатилетних девушек производили впечатление бутафории в каком-то спектакле о нищенках.

И обстановка в доме тоже поражала убогостью. Допотопная мебель была отполирована до блеска. А потрескавшийся стол и доски пола были выскоблены почти добела.

— Чисто у вас, — одобрительно заметила Кира, чтобы хоть что-то сказать.

— Чистота духа порождает чистоту помыслов и самого бытия, — вполне серьезно ответил ей младший мальчик.

— Тебе сколько лет? — изумилась Леся.

— Двенадцать.

— Сколько?

Мальчик выглядел от силы лет на девять — тощенький, бледненький и маленький. Остальные дети тоже выглядели заморышами. И когда подруги выложили на стол свои нехитрые гостинцы, купленные тут же, в сельском магазине, — карамельки и леденцы для младших, шоколад для тех, кто постарше, и для родителей, и, наконец, мягкий зефир и мармелад для бабушки, — у всех детей на лицах появилось странное выражение.

С одной стороны, и подруги это ясно видели, им до смерти хотелось наброситься на угощение. У них на лицах было это написано. Но с другой… С другой — их что-то удерживало.

— Угощайтесь! — сказала Кира. — Что же вы?

— Это же мы специально для вас купили! Кушайте!

Младшие сделали шаг вперед, но старшие вовремя перехватили их. Так, понятно, хорошее воспитание и манеры тут были явно ни при чем.

— В чем дело? — спросила Кира у детей.

— Нам нельзя, — прошептал младший мальчик, чуть ли не со слезами глядя на яркий леденец на палочке. — Вера запрещает.

— Ваша религия запрещает детям есть сладкое?

— Сладости — это искушение, а искушение — суть грех, — тоскливо сообщил ей ребенок.

— Не согрешишь, не покаешься, — заверила его Кира.