– Они нас охраняют, а не сторожат, – сказала я.
Но покинуть дом нам удалось лишь после того, как охранники связались по телефону с Головановым, и тот разрешил нам смотаться в город, но к вечеру велел возвращаться обратно. Мы с Катькой все еще были у него на подозрении. Потому что ни до Сереги, ни до Прапора Голованов еще не смог дозвониться.
Впрочем, ничего удивительного или нового для нас в этом не было. Мы с Катькой им сами звонили с утра, но их мобильники были выключены. Дома у Сереги никто не подходил. А мама Прапора заявила, что ее сын сейчас находится у своего друга Сережи. И вообще он уже достаточно взрослый парень, чтобы она следила за ним. Поэтому Голованов все еще был убежден, что мы появились в доме Вали, вовсе не заблудившись в лесу. А если и заблудились, то обязательно с тайным намерением убить Валентина.
– В общем, вы должны вернуться к вечеру. Иначе засажу всех четверых в камеру, – пригрозил он. – В данной ситуации никто меня не осудит.
Мы не стали уточнять, кого он имел в виду, и счастливые покатили в город. На новеньком «Опеле Омега» Алекса мы добрались до города в считаные час-полтора. С самого начала нашего пути Алекс задал энергичный темп. Время от времени нам приходилось хвататься руками за стены машины, особенно когда ее заносило на поворотах. А все остальное время я предпочитала держать глаза закрытыми. Так мне казалось безопасней.
– Невероятно, как он из этой железки столько выжимает, – прошептала мне Катерина.
Меня лично больше интересовал другой вопрос, достаточно ли Алекс оправился от вчерашней пьянки, чтобы сегодня точно координировать свои движения. Но все обошлось. По мере приближения к посту ГИБДД Алекс снижал скорость. И в город въехал как вполне законопослушный автомобилист со скоростью пятьдесят пять километров в час.
– Где вас высадить? – поинтересовался он.
– Как это – где высадить? – удивились мы. – Мы с вами.
– Это исключено! – запротестовал Алекс. – Нам с Веней сейчас придется сообщать такую печальную весть Валиной вдове. Посторонние будут не уместны.
– Мы не посторонние! – решительно заявила я. – Валя умер, можно сказать, у нас на руках. Какие же мы посторонние?
– Вы бы еще сказали, что он и кикнулся от ваших ручек, – ехидно проронил Веня.
– В общем, вы как хотите, а Голованов велел вам доставить нас с Катькой обратно сегодня к вечеру, – закончила я дискуссию. – Так что мы не уйдем.
Больше Алекс с Веней не возражали. Кажется, воспоминание о Голованове отбило у них всякую охоту спорить. Алекс лишь пробормотал что-то о том, что некоторые совершенно не имеют представления о хороших манерах. Да что там манеры, просто понятия о правилах приличия эти люди не имеют. Да куда там до приличий. Просто элементарного чувства такта не хватает этим самым личностям.
Но так как чувство такта оно либо есть, либо его нет, то мы с Катькой продолжали сидеть на заднем сиденье машины. И ухом не вели. Алекс вздохнул и остановился на Суворовском проспекте перед крепким еще домом дореволюционной постройки. Лифт тут имелся. И мы с комфортом поднялись на четвертый этаж и позвонили в обитую красной искусственной кожей дверь. Прошло несколько томительных минут.
– Может быть, ее нет дома, – шепнула мне Катька. – Ушла на работу.
– Нет, Маша работает дома, – услышал ее шепот Веня. – Так что она, скорей всего, дома.
Словно в подтверждение его слов, в квартире раздались шаги, и дверь распахнулась. На пороге стояла женщина. Вдова Вали оказалась маленькой черноволосой женщиной. Немного апатичной и рассеянной, но при этом довольно приветливой. Как только она признала в Алексе и Вене знакомых, она сразу же засияла улыбкой.
– Проходите! – обрадованно воскликнула она. – Сколько лет не виделись!
Затем она вцепилась в рукав Алекса, который стоял к ней ближе всех и, как ей показалось, медлил, и буквально затащила его внутрь квартиры. Мы последовали за Алексом.
Вдова нашего усопшего хозяина жила в одной из тех старых питерских квартир, где причудливо перемешались эпохи и стили. Подпорченная жучком резная дубовая мебель, сохранившаяся еще с конца девятнадцатого столетия, мирно уживалась с пластмассовыми настольными лампами середины шестидесятых. Явно трофейный немецкий сервиз и пастушки с пастушками стояли на полках рядом с монстрами фарфоровой промышленности конца восьмидесятых – огромными кувшинами в виде петухов с позолоченными крыльями и белых лошадей с золотыми гривами.
На полу лежала пушистая шкура какого-то не водящегося, судя по ее раскрасу, в природе зверя. Шкура имела одно преимущество. Она закрывала собой паркет – ровесник дома. На поклеенных совсем недавно новыми шелковыми обоями стенах висели портреты каких-то бородатых мужчин. Портреты были изрядно засижены мухами. И висели они в огромных тяжелых бронзовых рамах, какие я видела дома у моей бабушки. Она говорила, что во времена молодости ее мамы, моей прабабушки, они считались очень шикарными. Сейчас от их шика ничего не осталось.
– Большими деньгами тут не пахнет, – шепнула мне Катюха.
Я согласно кивнула. На месте хозяйки первым делом после того, как я бы хоть немного разбогатела, я выбросила бы кухонную плиту, поменяла бы ржавую мойку и избавилась от стульев с засаленными сиденьями. И одного вконец обнаглевшего кресла, в которое я села, и оно тут же больно прищемило мои мягкие части своими выпирающими пружинами.
Тем не менее в коридоре сверкал новенький линолеум. И лампа на потолке в комнате, куда провела нас Маша, тоже сравнительно недавно была приобретена в каком-то дорогом магазине. И стиральная машина-автомат имелась. Хотя стояла она почему-то в коридоре. Пока мы осваивались в квартире, Маша продолжала радостно теребить Алекса с Веней.
– Как хорошо, что выбрали минутку! – весело щебетала она. – Я часто вас вспоминала.
На нас Маша обратила ровно столько внимания, сколько требовали приличия. Узнав наши имена, она снова перенесла эпицентр своего внимания на Веню с Алексом.
– Сейчас буду поить вас чаем! – вскипела энтузиазмом Маша. – У меня к чаю ничего такого особенного нет. Но варенье и вафельный тортик найдем. И у меня есть бутылка вина. Вот и славно, вот и отпразднуем!
Веня содрогнулся.
– Маша, – скорбным голосом сказал он. – Мы к тебе пришли с печальной новостью.
– Ну да? – как будто бы удивилась Маша, продолжая расставлять чайные чашки и блюдца из того самого немецкого сервиза. – Что за новость? Не хотите же вы сказать, что мой муженек, наконец, очистил этот мир от своего присутствия?
И Маша тут же расхохоталась над своей шуткой. Мы не торопились присоединиться к ее смеху. И он угас сам собой.
– Да что случилось? – рассердилась Маша. – Можно подумать, что вы Вальку больше моего любите. Чего вы с такими кислыми физиономиями сидите? Знаете же, что я от него добра не видела.
– Знаем, – кивнул Веня.