Сидоров пробежал через спортивную площадку, с ночи засыпанную снегом, и остановился. Чем дальше он уходил от школы, тем сильнее его тянуло обратно.
Он знал, что это ничего не даст, что если он себя не сможет перебороть и вернется, то ему тут же захочется сбежать куда глаза глядят. И в этой полной неразрешимости он, в конце концов, просто подохнет!
Генка стоял, раскачиваясь, держась за голову, ожидая, что она сейчас расколется на две половинки, зудящая боль уйдет и ему наконец-то станет хорошо.
Сидоров не помнил, сколько он так простоял. Он смотрел на собственные следы и видел, что они уже почти целиком скрыты падающим снегом.
Генка шевельнулся, сбрасывая с плеч, головы и рукавов маленькие сугробики снега.
– Ой… Ну что? Явился? – запричитала бабушка, как только он переступил порог квартиры. – Никак отпустили? Что ж так быстро? А тут Ванька прибегал, я его хотела в милицию послать.
– Ба, ну ладно тебе! – Генка старался как можно быстрее скинуть ботинки, чтобы проскользнуть в свой угол и больше оттуда не показываться. Но шнурки, как назло, запутались. Сидоров их рвал, затягивая узел еще больше.
– Вот ведь навязались на мою голову! – Бабушка упорно стояла в дверях комнаты, значит, так просто проскользнуть мимо нее не удастся. Если она вдруг не захочет пойти на кухню, то какое-то время можно будет отсидеться там. – Чертеняка клятущий! Сидел бы и сидел в своем классе. Нет, понесло тебя! Мне сегодня опять звонили из школы. Учителя на тебя жалуются, директор жалуется, Алевтина Петровна, и та недовольна, что ты так себя ведешь.
– Ба, я в ванну, – попробовал обмануть бабушку Генка, но она его не пустила.
– Куда в ботинках! – бодро просеменила она по коридору и встала на пути в ванную, а заодно и на кухню. – Убираешься тут за вами, убираешься… Спина и так уже не разгибается. А они все бегают, топчут! Хоть бы в магазин один раз сходили, ведь не допросишься. Ваньку целыми днями не видно.
Сидоров согласно закивал. Он тоже не прочь был бы встретиться со старшим братом. Но с тех пор как Ванька поступил в университет и связался там с какой-то компанией, дома он стал появляться раз в неделю.
Не справившись со шнурком, Генка потянул ботинок просто так, не развязывая. Шнурок скрипнул, но разуться не позволил.
– Что ты опять там натворил, зачем за тобой милиция приходила? – Бабушка недобрым взглядом следила за Генкиной борьбой с ботинками. – Как вас еще всех не пересажали, не понимаю. Кругом одно ворье! Отец твой вором был, и ты весь в него.
– Баб, не начинай! – Сидоров наступил на пятку, с силой потянул ногу вверх и, оставив в ботинке носок, высвободился.
Его бесило, что бабушка называла его отца вором за то, что он женился на его матери, как говорила бабка, по-воровски, тайно увел.
– Понял я все, понял, не буду больше! – Ковыляя на одной ноге, он поскакал в свой угол.
Единственная комната в квартире была разделена на две части большой потрепанной ширмой. Прямо около входа стояла старая железная кровать с шишечками на раме. Покрывало на ней было из пожелтевшего кружева. Здесь же притулился небольшой комод, сверху прикрытый такой же блеклой кружевной накидкой.
Генка скользнул за ширму, отгораживаясь от внешнего мира тряпичными секциями из линялого шелка с давно стертыми китайцами и китаянками.
Здесь, в большей части комнаты, были их с Ванькой владения.
На небольшом пятачке помещались две узкие кушетки и письменный стол. Одна кушетка была щедро завалена книгами и вещами – последний раз брат здесь спал месяца два тому назад.
Генка добавил сверху свой рюкзак и упал на соседнюю кровать.
– Куда опять уселся? – тут же отозвалась на скрип кушетки бабушка. – Для твоей задницы стулья есть. Нечего одеяло просиживать! Учишь вас, учишь, а вы все такие же неблагодарные, как ваша мать. Как связалась с этим чертом…
Сидоров ударил по клавише магнитофона. Закуток взорвался оглушительными звуками, скрывшими бесконечные сетования бабушки на несчастную жизнь и безрадостное будущее внуков.
– Ну что, кузнец своего счастья? Проснулся?
Генка непонимающе захлопал глазами – перед ним на пороге квартиры стоял милиционер Пушков.
– Так я… – промямлил Сидоров. – Это…
– Ага, пришли за тобой? – суетилась за его спиной бабушка. – А это хорошо, хорошо. Давно надо было тебя забрать!
– Ба, не начинай! – Генка побежалв комнату, оставив милиционера стоять на пороге.
– Это что же за поколение пошло, – переключилась на стража порядка бабушка. – Никого не слушают. Ничего святого не осталось!
Милиционер хмурымвзглядомокинулневысо-куюседоволосуюженщинуи шагнулв квартиру.
– Что ты тамделаешь? – крикнулон в закрытую дверь.
– Одеваюсь, – отозвался Сидоров, и в комнате что-то упало.
– Шевелись там! – подогнал его Пушков и прошелся по узкой прихожей.
– Ой, а натоптал-то, – посмотрела на его грязные ноги бабушка. – Это что ж такое? За вами же не наубираешься.
Милиционер даже головы в ее сторону не повернул.
– Шли бы вы отсюда, гражданка, – процедил он сквозь зубы, демонстративно перекатываясь с мыска на каблук и обратно, при этом так сильно опуская мысок на пол, что остатки снега летели во все стороны.
– Вот охламон, навязали тебя на мою голову, – запричитала бабушка, увидев Генку с рюкзаком в руках. – Ты такой же бестолковый, как твоя мать. И кончишь так же, под забором! Всю душу вы у меня вымотали, все нервы истрепали…
Конца этой тирады Генка не дослушал. Он подхватил куртку и выскользнул на лестничную клетку. Следом вышел милиционер. С улыбкой Генка повернулся к нему, чтобы хоть как-то загладить неоправданные обвинения бабушки, но сильный удар в грудь отбросил его назад.
– Если ты меня еще хоть раз заставишь сюда приходить, я тебя по стенке размажу! Понял? – Пушков равнодушно потирал ушибленные костяшки пальцев. – Если я тебя завтра в восемь часов не увижу около школы, то ты у меня кровавыми слезами умоешься!
Генка наконец смог вздохнуть и закашлялся.
– С твоими истериками пусть родственники разбираются, а мне они не уперлись!
В горле у Сидорова словно застряла острая иголочка. Он пытался ее продохнуть, но от этого становилось только еще больнее.
– Вытри сопли и пошли!
Милиционер быстро сбежал по ступенькам вниз. Не с первого раза попав в рукава куртки, Генка запахнулся и, не чувствуя под собой ног, поплелся вниз. Грудь болела нестерпимо, готовая вот-вот разорваться на кусочки.
Больше Пушков с ним не разговаривал. Генка тупо шел следом, не отрывая взгляда от зеленого погона с широкой золотой полоской. В его голове вертелась мысль, что у каждого – своя работа, но от этого легче не становилось.