Дедок переложил затекшие ноги — левую поджал, правую — и заключил:
— Нет, девки, негоже вам по дорогам судьбы ходить. Сидите-ка лучше дома, у мужей под крылышком, да деток растите. Нам, мужикам, проще: мы драками, пьянками да гулянками живем, а не что-то подменяем…
Рыска и не собиралась с ним спорить. Больше всего на свете ей хотелось завести семью (настоящую, любящую!), построить дом на берегу реки — с парой коров, курочками и ромашками в палисаднике. И много-много детей, чтобы они вместе играли и дрались против обидчиков. А если, не приведи Богиня, по веске снова прокатится война… Рыска постарается, чтобы непрошеный ребенок об этом даже не узнал. И если муж будет его бить, лучше она мужа из дома выгонит!
— А что, можно иметь дар — и в путники не идти?
— Конечно, никто ж не неволит. Ну, будешь чуток везучей прочих: при жеребьевке лучший надел достанется, пожар стороной обойдет, утки в мор не передохнут. А так — живи себе да радуйся. Ну их, этих путников: пышен хлеб, да горек.
Девочка так облегченно вздохнула, что дедок засмеялся:
— Ты, коза, никак и впрямь себя путницей вообразила? Думаешь, если дитя на дудочке свиристеть научилось, то его уже в тсарские палаты музыкантом возьмут? Ха! Моя старуха вон тоже видуньей была: я еще за порог шагнуть не успею, а она уже бранится, что вечером у соседа засижусь. По молодости, как разругаемся, вечно пугала, что в Пристань уйдет. Ну-ну, поглядел бы я на это…
— Куда-а-а? — одновременно распахнули рты дети.
— Пристань, казарма ихняя, путницкая. В каждом большом городе есть. Там и молодых натаскивают, и бывалые, если мимо идут, переночевать-поесть могут, чтоб по кормильням не вшиветь.
— Что, дед, опять байки травишь? — бросил проходящий мимо Цыка. — Скажи лучше, куда горшок из сеней делся — ты ж вечно тут на порожке сидишь, бороду проветриваешь!
— Какой горшок? — изумился дедок.
Дети переглянулись и начали потихоньку пятиться от крыльца.
— Да женка уже всех этим горшком достала, взялась после ужина какой-то хитрый сыр делать, мельничиха способ подсказала. А горшка-то и нет! Что побили — никто не признается. Кому он понадобился — непонятно: здоровенный, старый.
— Тетя, я его нашел! — Торжествующий голос Пасилки одновременно пробился из-под крыши и донесся из сеней, — Так и знал, что его крысята к себе утащили! Сейчас прине… аи! Ай-яй-яй-яй-яй!!! Ма-а-а-ама!!!!
А вот теперь уж Жар с Рыской развернулись и задали стрекача.
Даже взрослые крысы не прочь пошалить и порезвиться.
Там же
Смешки смешками, а слух, что на хуторе появилась видунья, быстро расползся по округе.
— Ну, чего вам всем надыть? — для порядка ворчал дедок, отпирая ворота (Цыка чаще гнал незваных гостей, грозя спустить псов). — Сходили б к настоящему путнику либо к гадалке в стойбище, чего к девчонке-то прицепились? А ежели она ошибется? Неученая же! Будете потом плеваться да проклинать ни за что.
— Ни-ни, что ты, родненький! — смущенно шелестела в ответ очередная бабенка. — Мне путник и не нужен, я только того, совета спрошу… а дальше уж своим умом.
Звали Рыску. Девочка жутко смущалась, краснела и комкала край передника, упрямо глядя в землю, пока гостья излагала дело. Истории были разные: и смешные, и страшные, и глупые. Кто-то обходился несколькими фразами и задавал четкий вопрос, другие долго ходили вокруг да около, мялись, сами себе перечили — тут речь чаще всего шла о делах сердечных, и, похоже, женщинам больше хотелось выговориться, чем получить ответ. В конце гостья сбивчиво благодарила, совала «видунье» узелок с каким-нибудь лакомством, яблоко или мелкую денежку, неловко гладила девочку по голове и исчезала, пока хозяева не заметили.
Рыска сердито встряхивала косичками — ладони почти у всех гостей были потными и трясущимися — и с облегчением возвращалась к работе, чувствуя себя обманщицей. Ну откуда ей, в самом деле, знать, выходить ли вдове замуж за работящего пьяницу из соседней вески? Где лучше сохранятся этой зимой тыквы — на чердаке или на сеновале? Из меняет ли муж толстой некрасивой тетке, или это просто ее страхи? Девочка честно пыталась прислушаться к внутреннему голосу, но ничегошеньки не слышала. Приходилось отдуваться самой, отвечая что первым в голову придет.
Поток просителей, как ни странно, ширился. Сам Сурок несколько раз вызывал Рыску к себе и указывал на стол, где было разложено несколько свернутых квадратиками записок. Девочка обреченно тыкала пальцем в любую, после чего хозяин либо довольно ухмылялся, либо мрачнел и отсылал племянницу вон. Угадывала или нет, никогда не говорил.
— Дают — бери, глупышка! — убеждал Жар, щелкая дареные орехи или хрустя яблоком. — С дурака грех не взять, если сам дает!
Но Рыске «нечестные» гостинцы в горло не лезли. Монетки она прятала под тюфяком и ни разу даже не проверила, на месте ли они.
Куда больше девочку радовал другой внезапно открывшийся талант. Теперь ее не только не отсылали спать по окончании ужина, а, напротив, приваживали и улещивали. Девочка оказалась изумительной рассказчицей. У нее даже голос менялся, становясь бархатистым, прочувственным, с головой окунающим в байку. Особенно Рыске удавались сказки — не детские, про зайчиков да лисичек, а длинные, страшные, но непременно с хорошим концом. Воображение у нее было такое, что из оброненной батраком фразы вроде «ох и славна трава по ту сторону оврага, вот кабы коровы летать умели» девочка могла с лету сочинить историю, где и коровы летали, и кошки доились, и прекрасный воин, потрясая волшебной кочергой, мчался по облакам на верном скакуне навстречу треххвостой жабоптице.
Вначале Рыскиными слушателями были Жар, Фесся да дедок, потом к ним постепенно присоединились доярки, а за ними и батраки. Даже скептичный, вечно хмурый Цыка один раз остановился в дверях, послушал, хмыкнул: «Вот уж врушка искусная!», но задержался у косяка, пока сказка не окончилась. А как все хохотали, когда дверь ударила по лбу подслушивающему Пасилке! Тот, правда, вопил, что случайно проходил мимо и вообще «все папе расскажет», однако позориться перед Сурком не стал.
Вечера тем временем становились все длиннее, темнее и холоднее. В преддверии урожая Сурок взял двух новых работников, благо по дороге мимо хутора нескончаемой чередой тянулись разоренные засухой пахари. Все они надеялись найти работу в городе, однако с готовностью брались за что угодно, нанимаясь за бесценок, а то и вовсе за еду. Попадались и лихие люди, но от крупных шаек Богиня пока миловала, а с тремя-четырьмя удавалось справиться своими силами. Про банду из Ледышкина яра больше не слышали — то ли откочевала куда, то ли развалилась, а может, попыталась заглотнуть кусок не по горлу и пала под клинками путников.
После одной из шумных осенних свадеб голова Приболотья завернул к Сурку на кружку пивка — судя по тому, что прижимистый хуторянин сам его пригласил, кружка была далеко не первой.