Наконец девушка отлепилась от Жара и нерешительно сказала:
— Знаешь, у меня такое ощущение, что это она нас зовет.
— А может, говорит, что в качестве жертвы мы ей не годимся? — с надеждой предположил парень.
— Нет. — Рыска сосредоточенно глядела вперед. — Пошли туда!
— Там же овраг на овраге, — опешил Жар. — Даже днем запросто ногу сломать можно.
— А мне почему-то кажется, что если мы останемся здесь, то будет намного хуже, — озадаченно призналась девушка.
— Если кажется — пошли! — доверился парень дару видуньи. К тому же мыкаться по прогалине, невесть чего ожидая, было уже невыносимо.
Жар тоже выломал себе палку из орешины, оглушительно треснувшей под ногой. Друзья взялись за руки и двинулись к такке в гости, осторожно прощупывая землю и все равно постоянно спотыкаясь.
Первый овраг, в который они уткнулись, был наполнен туманом до краев и казался лесной дорогой — хотя кому понадобилось бы ее здесь торить, да такую широкую, непонятно.
— Его вроде обойти можно, — неуверенно сказал Жар. Осенью друзья бегали сюда за лисичками и курочками, однако в потемках лес выглядел совсем иначе. — Слева.
Но чутье упрямо тянуло Рыску вправо.
— Давай немножечко туда пройдем, — просительно сказала она. — Если никак, то вернемся.
Жар охотно согласился — в гости к такке он отнюдь не спешил.
Овраг то сужался, то расширялся, потом круто повернул, и рядом возник другой. Теперь дорогу напоминал хребет холма между ними.
— Лосиная гора, — опознал парень. — Скоро в утес упремся.
— Это мы над каменоломней? — уточнила девушка.
— Ага.
Разработку бросили еще до войны, после урагана, запрудившего овраг сосновыми стволами. Добывали там обычный серый гранит, для погребов и мостовых, и расчищать ради него огромный завал поленились — стали ездить в Белый карьер, за пять вешек отсюда. Упавшие деревья давно сгнили, и на их месте поднялся молодой, частый как забор ельник. Корчевать его, расчищая старую дорогу, тем более никто не брался.
Еще несколько десятков шагов — и Жар остановился. Земля обрывалась острым утесом, два туманных русла сливались в озеро.
— Ну что, поворачиваем?
Ответила ему такка, взвывшая, казалось, прямо под ногами. Аж утес загудел.
Парень шарахнулся назад и, не удержавшись, грязно выругался. Рыска тоже струхнула, закрутила головой, пытаясь понять, откуда идет звук, но вместо такки заметила брешь в кустарнике на краю.
— Смотри, — Рыска тронула сломанную веточку, — наверное, она отсюда вылезает.
— Давай здесь ее и подождем, — боязливо предложил Жар. — Все равно нам с такой кручи нипочем не спуститься.
Девушка села на корточки, заглянула в овраг. Склон уходил вниз не то чтобы совсем отвесно, но был каменистый и поросший мокрым мхом, в котором такка пропахала несколько борозд.
— А если по веревке? — сообразила Рыска и принялась торопливо ее с себя сматывать. — Ты за конец подержишь, а я полезу…
Жара передернуло: уж больно это напоминало ловлю на живца.
— Давай лучше вон к тому пню привяжем. И, чур, я первый!
— Почему это? — возмутилась Рыска. — Давай хоть жребий кинем!
Парень презрительно свистнул — нашла дурачка, видунья! — накинул веревку на пень, подергал, проверяя, и, не дав девушке возразить, начал спускаться, быстро исчезнув в темноте и тумане.
Такка снова взревела, и веревка почти сразу же обвисла: то ли Жар от испуга разжал руки, то ли как раз достиг дна.
— Эй! Эге-е-ей!
Друг не отзывался.
Рыска лихорадочно полезла через край. Спускаться оказалось не так уж сложно, веревка служила скорее поручнем, чем единственной опорой. Быстро перебирая по ней руками, девушка сбежала по склону — и врезалась спиной в Жара, не сделавшего, оказывается, и шага в сторону. Он даже конец веревки продолжал сжимать, указывая куда-то пальцем и нервно, всем телом, хихикая. Рыска повернулась — и наконец увидела такку.
Деревянные опоры каменоломни сгнили вместе с буреломом, и изгрызенная кирками скала казалась делом зубов огромной крысы, а штольни — ее норами. В одном месте холм не выдержал и треснул, как переспелая слива, узкая расщелина доходила почти до самого верха, внизу будучи не шире трех шагов.
Там-то такка и стояла, угрожающе наклонив рогатую голову, а вокруг плясали волки. Напасть со всех сторон, как стая обычно охотилась, они не могли: в щели едва хватало места для самой осажденной. На земле уже валялся, вытянувшись в струнку, серый окоченевший труп, подрасклеванный воронами. Еще один волк хромал, то и дело присаживаясь, чтоб полизать больную лапу.
Этой ночью хищники вели себя осторожнее, делали короткие выпады и отскакивали, пытаясь выманить такку из убежища. Но та лишь упрямо мотала башкой и рыла землю копытами.
— Уа-а-а! — свирепо взревела она на очередную атаку волков, и расщелина завыла, запела, заголосила вместе с ней, многократно усиливая и искажая звук. Потом пленница заметила девушку, радостно подалась вперед, и по оврагу раскатилось более привычное: — Му-у-у-у!
Волки тут же кинулись на Рыжуху. Трое повисли на ногах, четвертый вскочил на холку, а хромой заметался рядом, выискивая, куда впиться.
— Они же ее сейчас задерут! — охнула Рыска, дергая Жара за рукав и тем выводя из оцепенения. — Что делать?!
— Орать на них, они громкого голоса боятся! — Парня несколько раз посылали подпаском на луга, и Жар знал, что при появлении рассвирепевшего пастуха волки мигом оставляют скот в покое и кидаются врассыпную. Правда, пастухом тогда был чернобородый батрак, от которого и медведю не зазорно сделать лапы… — А ну пшли вон, голодранцы! Это наша корова!
— Кыш, кыш! — присоединилась к нему Рыска.
Волки отцепились и поглядели на них как на больных. Даже стыдно стало. Но выбора не было!
— У-у-у! — наступал на хищников Жар, для пущей острастки быстро вращая над головой орешину. Та со свистом резала воздух, свежие сломы на концах слились в тонкий белый круг.
— И-и-и! — вторила Рыска, так беспорядочно махая палкой, что пару раз огрела сама себя. Корова тоже выскочила из расщелины, шумно пыхтя, хлеща хвостом и взбрыкивая, словно вместо вымени у нее между ног болталось кое-что помужественнее.
Волки попятились, ворча и огрызаясь. Может, они бы и напали на людей, если б были поголодней, помногочисленней и постарше, — но от осенней облавы уцелело всего шесть штук, а единственному матерому корова вчера проломила череп. Так что второй раз за ночь добыча оказалась им не по зубам.
Убедившись, что звери отступились, Жар вернулся к расщелине. Наклонился, присмотрелся. На поросшем лишайником граните лежал белый, обкрошившийся по краям коровий череп и несколько огрызков крупных костей.