Катка затаила дыхание.
– Мы с Варькой чуть дуба не дали. До позднего вечера слушали историю Николая о помещике Кубышкине. – Савелий Дмитриевич вытянул вперед указательный палец: – Вона как иногда бывает-то! Десять годков мы проработали вместе, каждый день здоровкались, смеялись, шутили и даже не подозревали, что мой отец расстрелял отца дяди Коли! Касатка, словами не передать мои чувства, я был готов разорваться на части. Это ж надо такому совпадению случиться! Но сориентировался я мгновенно. Встал, положил руку на плечо Николаю и, попросив прощения за отца, снял со стены картину. Мне, мол, чужого не надо, она по праву должна принадлежать ему, и только ему. Но дядя Коля лишь грустно улыбался. Поблагодарив нас с Варюшкой за гостеприимный прием, он ушел. А через три дня последний раз появился в цеху. Заявив, что он устал и собирается отправиться на заслуженный отдых, он поставил нам ящик водки и закатил веселенький гульбарий.
– С тех пор вы не виделись?
– Иногда встречались в городе. Дядя Коля жил в деревеньке с внучкой. Как работать перестал, редко наведывался в городскую суету, предпочитая наслаждаться свежим воздухом. Но, если мы встречались, обязательно шли в пивную. Первый тост всегда был за дружбу, второй – за тех, кого с нами нет, третий – за мир во всем мире. Последний раз я видел дядю Колю… – Савелий Дмитриевич напряг память, – наверное, в восемьдесят пятом. Он уже старенький был – под девяносто. Поговорили, повспоминали былое и расстались. А теперь я старше его, тогдашнего. Такой же древний старикан, которому порядком поднадоело коптить небо. Для чего, спрашивается, жить, если все болит? Тут колет, там тянет, сзади давит, спереди ноет, наверху склероз с маразмом шутки шутят. Эхе-хе, мне бы сейчас лет пятнадцать с плеч долой, и – вперед и с песнями. В семьдесят восемь лет я был орлом!
– Савелий Дмитриевич, а вы вспомните отчество и фамилию Лолы?
– Не помню, касатка, давно дело было.
– Постарайтесь, очень надо!
– Не проси, я свои возможности знаю, имечко помню, а вот отчество… уж не сердись. Вот если домой ко мне через недельку приедешь, скажу в лучшем виде, у меня ее данные в записной книжке на букву Д значатся.
– А нельзя как-нибудь ускорить процесс?
Старик кивнул на Каткину сумочку:
– У тебя телефон имеется?
– Да.
– Доставай.
Протянув Киму сотовый, Копейкина услышала:
– Потыкай сама, у меня пальцы не слушаются.
– Кому звоним?
– Соседке моей, Константиновне. У нее ключики есть от моей квартиры, она книжку к себе заберет, а ты подъезжай и изучай, что там тебе требуется.
Набрав семь цифр, Катка приложила мобильник к уху Савелия.
Пообщавшись с соседкой, дед молвил:
– Все в порядке, езжай с богом. Только, касатка… скажи, зачем тебе фамилия Долорес понадобилась?
– По личному вопросу.
Ким хихикнул.
– Какие вы все скрытные, утаиваете от старика информацию! Вот и Генка все у меня допытывался, где Лолка проживает.
– Генка?
– Знакомый мой. Искусствовед Геннадий Лепников.
– Он интересовался Лолой?
– Пытал меня, как немцы партизан. Главное, зачем ему Долорес – не сказал, а координаты ее требовал. И тоже, как и ты, твердил: мол, по личному вопросу. А какие такие личные вопросы у него могут быть с Лолой? Он же ее в глаза не видывал! Ничего я ему не сказал, достаточно того, что Генка картину у меня за бесценок купил. Ой, и хитрый хмырь! Еще каких-то пять лет тому назад заверял, что картина стоит целое состояние, а теперь она вдруг – раз! – и обесценилась.
– Так вы ее продали?
– Касатка, ну а на кой она мне на десятом-то десятке? Помру, так с собой в могилу не возьму, а так – какая-никакая деньга. Правда, Генка меня надул, как пить дать надул. Пять тысяч заплатил, прохвост. Это и понятно, для меня пять тысяч – почти богатство, а он потом картину в десять раз дороже продаст.
У Катки в голове что-то щелкнуло. Одна мысль сменяла другую. Причем менялись они с бешеной скоростью. Пытаясь остановить этот внезапный мыслепад, Копейкина быстро проговорила:
– В вашей записной книжке есть адрес Лепникова?
– Ага. Как не быть, в моем возрасте все записывать приходится. Я-то сам, кроме телефона Константиновны и неотложки, ничего и не помню. А все-таки почему ты Лолой интересуешься?..
* * *
Впустить Катку в квартиру Константиновна отказалась. Велев ей подождать на лестничной клетке, близорукая бабуля хлопнула дверью, а через минуту вынесла потрепанную записную книжку Савелия.
Прищурившись, пенсионерка прогудела:
– Как посмотришь, верни, смотри, не вздумай свистнуть. Я тебя хорошо запомнила!
На страничке с буквой Д было сделано две записи: «Диспетчерская» и «Долорес Юрьевна Щипцова».
Прогресс! По крайней мере, теперь уже Копейкина располагала полным именем Лолы.
Катка открыла страницу на букве Л. Лепников Геннадий Тимофеевич. Отлично, пока все складывается удачно.
Вернув книжку подозрительной Константиновне, Катарина вышла на улицу.
Геннадий Тимофеевич долго возмущался в трубку, что его безжалостно вырвали из объятий Морфея.
– Я только заснул, весь день нещадно болела голова, а вы настаиваете на срочной встрече! Почему я должен с вами встречаться? Кто вы такая?
Катарина упомянула о картине Савелия Дмитриевича.
В трубке послышалось сопение, после чего Лепников нехотя выдавил:
– Завтра не получится. А вот послезавтра утром я собрался на дачу, можете подъехать. Только не раньше двух.
Удовлетворенно кивнув, Катарина порулила домой. В особняке она планировала перехватить бутербродиков и отправиться к Павлу Орлову, но планы ее, как обычно, были нарушены. Свекровь с Наткой готовились к ритуалу.
Разумеется, ни о каком походе к Орлову не могло быть и речи. Визит был отложен до следующего вечера.
Расположившись в бежевой гостиной, Розалия, обложившись печатными изданиями, принялась мусолить тоненькую брошюру:
– Ох ты, сколько полезного: заговор на удачу, на деньги, на счастливое замужество. Великолепно! Испробуем все.
– Вы хотели избавиться от призрака, так при чем здесь деньги?
– Одно другому не мешает. Вот послушай, что пишут: «Как покончить с гнетущим одиночеством. На седьмую ночь после полнолуния, ровно в полночь, необходимо пойти в лес, отыскать куст орешника и отломать самую верхнюю ветку. Затем обойти орешник двадцать четыре раза, не переставая читать заговор. Подойдя к дому, положить ореховый прут возле порога и присыпать его землей. Рано утром выйти на улицу, взять прут и выбежать на дорогу. Когда вы встретите восемнадцатого по счету человека, нужно отхлестать его ореховым прутом…» – Розалия провела ноготком по подбородку. – Кретинский совет! Идем дальше. О!.. «Заговор на удачу. Возьмите двести зерен пшеницы и красным карандашом напишите на каждом свою фамилию, имя и отчество…» Самоубийство!