Люди в белых халатах выскакивают из "Газели" с красными крестами на бортах. Возле потерпевших уже суетятся разнообразные заинтересованные лица менты, какойто тип с видеокамерой, еще ктото. Из разбитой машины извлекают пострадавших в бессознательном состоянии. Депутата грузят в "скорую".
"Куда его, в Кремлевку?"
"Давай, тут рядом совсем. И нам, если что, не впарят… Да скорее!"
"Скорая" с воем пробивается сквозь мешанину уличного движения. Водители неохотно пропускают ее это же не депутатский "мерседес"…
В просторной палате лежит одинединственный пациент бывший депутат какойто думы. Какой? Да какая разница!
Все тихо в палате. Попискивает аппарат, на экранчике которого зеленый луч вычерчивает кривую депутатского пульса. Возле аппарата дежурит девица в белом медсестра? Врач? И это тоже неважно.
У входа в палату зевает вооруженный охранник. Но и он не имеет значения.
Окно палаты интенсивной терапии, слегка приоткрытое по случаю летней погоды, распахивается, и сильнейший порыв ветра проносится по комнате, развевая какието занавески. Кажется, будто захлопала крыльями огромная птица. Сестрасиделка кидается к окну, запирает его.
Пациент лежит смирно, вытянувшись. Голова забинтована. Ага, понятно. Отдыхает после операции.
Операция закончилась всего час назад, и пациент еще под наркозом. В палате тепло. Возле кровати воздух дрожит, как будто знойное марево над асфальтом.
"Открой глаза. Открывай!"
Бывший депутат (а что делать?) открывает глаза. Вплотную к изголовью стоит какойто мальчуган, нагишом, только на плечах едва накинут белый больничный халат. Странный халат… и не спадает…
Мальчик наклоняется, и в глаза бывшего депутата смотрят его необыкновенные, фиолетовые глаза. Зрачки депутата расширяются.
"Охрана! Доктор!! Мама!!!"
"Спокойно. Ты не можешь пошевелиться. Ты не можешь сказать ни слова, ни звука. Ты можешь только думать. Думай! Кто. Тебе. Велел"
Уэф смотрит ему в самую душу. Или что там ее замещает у бывшего депутата?
"Думай. Кого. Ты. Знаешь"
Тело бывшего депутата бьет дрожь, пульс учащается. Комбайн медицинского контроля отзывается тревожным учащением сигналов. Сестрасиделка встрепенулась.
"Спокойно. Дыши ровно, вот так. И пульс в норме. Не надо нервничать. Какой теперь смысл нервничать?"
Теперь пациент дышит ровно, глубоко. И сердце бьется ровно, как у спящего. Сестра вновь затихает, понемногу клюет носом. Все, она спит.
"Ну вот. В общемто, все у меня"
Губы пациента шевельнулись, первый раз за весь этот безмолвный разговор.
- Пощади…
"А ты когонибудь пощадил?"
"Нее… Меня нельзя!…"
"Можно"
Невероятный мальчуган наклоняется еще ближе. И невозможно смотреть ему в фиолетовые глаза. И не смотреть невозможно.
"Твое дальнейшее существование абсолютно недопустимо"
Комбайн медицинского контроля издает длинный, непрерывный писк. По экрану ползет ровная светящаяся полоса. Но сестрасиделка спит, и спит охранник у входа в палату. И только стеклянные глаза бывшего депутата неподвижнобессмысленно смотрят в потолок.
- Ну вот и все.
Уэф сидит рядом со мной потурецки. И я вдруг ощущаю, не то что мозгами всей кожей и потрохами ощущаю, как смертельно он устал. И мой гнев, владевший мной с того самого момента, как… Мой гнев угас, и осталась только страшная усталость.
- Тебе хорошо, ты Великий Спящий Уэф чуть улыбается а мне бы просто поспать.
Он смотрит на тяжелую громаду витализатора, висящую в воздухе. Там спит его младшая дочь. Разумеется, спит, и не возражайте.
- Операция полностью завершена. Этот… сдал остатки местной сети, все, что знал. Я прочел и увидел. Так что Резвящийся и Бьющий крылом могли бы спать спокойно.
Да, они могут спать спокойно.
- Могли бы, Рома, не путай меня. Теперь их просто нет.
Он смотрит мне в глаза.
- И уже вполне могло бы не быть моей дочери. А эти… да, гады вполне могли бы быть. Я не стану говорить тебе спасибо, Рома это был твой долг. Но я рад за тебя. Нет, не так я рад за вас с Иоллой.
- Можно вопрос? Этот… был биоморфом? Ну, "зеленым"?
- Почему? Он был рожден здешней земной женщиной.
- Человек? Он был человеком?
Уэф задумался.
- Вполне возможно. Да, наверное, когдато был человеком. Только это было так давно… Понимаешь, Рома "зеленые" имеют обыкновение кидать тех, кто перестал быть им полезен. Или просто жертвуют фигуры в своей игре. И както само собой так получается, что все, кто связался с ними, все, кто служит злу, рано или поздно гибнут, всегда бесславно и нередко мучительно. И еще успевают прихватить за собой…
Он встает.
- Все, Рома. Операция закончена. Кого уже нет не будет, а кто есть должен жить. И знаешь что… Ты можешь спать здесь и дальше, так и быть. Но с сегодняшнего дня ты поступаешь в распоряжение Петра Иваныча, а дальше будет видно. Незачем тебе пялиться с утра до ночи на витализатор. Это работа Мауны.
Он уже прошел в люк, но я чувствую ему надо договорить.
- Гнев, злоба, Рома чувства бесперспективные. Имеет смысл только любовь.
Люк за ним восстанавливается, мгновенно возникая из ничего. Разумеется, это иллюзия.
Я смотрю ему вслед. Да, он прав. День гнева прошел, и надо жить дальше. Жить и любить.
День ангела
- …Ты, Рома, не так. Ты меси двумя руками, а то что это… Воот, другое дело. И муки подсыпь, не жалей.
Дед Иваныч учит меня стряпать. Стряпать ватрушки с творогом, пироги с яйцами и прочие нехитрые деревенские кулинарные изделия, вполне пришедшиеся по вкусу нашим ангелочкам.
Я усмехнулся. Всего год назад да, ровно год мы с дедом Иванычем разговаривали совсем недалеко отсюда, на его кордоне. "Кухонный мужик им не нужен, а уж Ирке тем более…".
Дед утробно урчит, смеется. Уловил мою мысль, значит.
- Ты настырный парень, Рома. Маша с Уэфом не смогли отбиться, куда уж мне. Ты разминай тестото, ровнее. Воот. Счас мы творог сверху… Пробился, значит, в кухонные мужики.
Да, дед. За что боролись, на то и напоролись. Но главного я добился я буду рядом с ней всегда. И смогу каждый день смотреть в ее глаза. По многу раз, вот так вот.
Дед отдувается, поправляет косынку, которой повязана его голова. Это чтобы волосы в тесто не попали улавливаю я его неоформленную, мимолетную мысль. Здорово я продвинулся в области телепатии.